Богова делянка - Луис Бромфилд

крикнул Иероним. Тягучка побежал дальше, продираясь сквозь кусты, отпихивая пистолетом ветки. «Эй, Мотли! — орал он в отчаянии. — Ты где это прячешься?» Будто кто-то споткнулся на противоположном конце кустарника; Тягучка пальнул туда. Через секунду появился Иероним, разинутым ртом хватая воздух, словно плыл сквозь листву. «Где это падло? На моей стороне его нет, голову даю на отсечение», — выговорил он.

«Не моя вина, если он уйдет», — закричал Тягучка. Он был зол до того, что не мог спокойно стоять на одном месте. «Он же у тебя перед носом стоял, а ты промазал. Спросит меня дядя Саймон, я врать не стану».

Иероним почесал в затылке. «Чую я, что он где-то тут. Давай-ка еще поищем». — «Я его со своей стороны не видел», — недовольно сказал Тягучка. «А я не видел со своей», — отозвался Иероним. Они пошли дальше, сшибая пистолетами макушки сорняков. Вокруг них беззаботно пели птицы. Через минуту-другую они остановились. Иероним поскреб бороду рукоятью пистолета. «А что, если он в дом вернулся?» — сказал он вдруг, «Должен же он к обеду вернуться или чтоб переночевать?» Тягучка пожалел, что сам до этого не додумался, но вида не подал. «Долго думал, — проворчал он. — Сперва ты с двух шагов мажешь, а потом тебе, видите ли, искать неохота». — «Иди и ищи, если тебе больше всех надо. А я назад пошел», — сказал Иероним. «Как бы не так, — сказал Тягучка, пряча беспокойство. — Я здесь один не останусь». Они повернули и пошли каждый по своей стороне пустыря.

Потом им повезло: Тягучка вдруг увидел, как в воздух испуганно взлетела самка фазана. Из зарослей бурьяна, протянувшихся слева от них. Тягучка выстрелил в бурьян. «Он вон там, там он прячется!» Иероним с криком кинулся вперед. «Где ты его видишь? Ты видишь его?» Он рванулся вперед, отпихивая Тягучку, еще раз пальнувшего в бурьян. «Он там на брюхе лежит и переползает с места на место». В наступившей тишине слышались лишь привычные полевые звуки: гуденье насекомых и гомон птиц. «Мотли, ты тут? — спросил Иероним. В голосе его сквозило нетерпение. — Где ты?» Они подождали. Вдруг совершенно неожиданно для них раздался голос: «Ну чего вам, ребята?» Тягучка сразу же выстрелил. Они с Иеронимом бросились вперед. «В какой стороне? В этой?» — кричал Тягучка. Они с Иеронимом столкнулись. Иероним даже размахнулся пистолетом и больно ударил Тягучку в грудь. Тягучка всхлипнул от обиды и злобы. «Это я его нашел. Я заметил, как фазаниха взлетела!» — возмущенно заговорил он. «Заткни свою пасть и больше не разевай», — сказал Иероним.

«Да чего вам надо-то?» — снова крикнул голос. Это был жалобный, призрачный голос; казалось, он идет ниоткуда. Тягучка так обалдел, что даже не стал стрелять. «Давайте поговорим. Неужели поговорить нельзя?» Иероним стоял, яростно уставив глаза в бурьян. Лицо у него было красное. «Не о чем тут говорить, — сказал он сердито, будто подозревал, что над ним хотят посмеяться. — У нас задание». — «Вас что, подрядил кто?» — спросил голос. Тягучка навел пистолет, но Иероним сделал ему знак подождать. «Подрядил, это точно. А ты как думал?» — сказал он. «Значит, кому-то прикончить меня нужно? — спросил голос. — Кто-то вам за это платит?» — «Я ж, кажется, только что объяснил! — сказал Иероним. — Ты что, шутки со мной шутить собираешься?» — И он поднял пистолет и сделал шаг в сторону бурьяна. «Нет! Нет! — закричал голос. — Какие уж тут шутки. Я… Я сам хотел бы вас подрядить. У меня тут дельце для вас одно есть… для вас обоих… Я заплачу…» — «Интересно, как это мертвяк будет платить? — яростно крикнул Тягучка. — Еще издеваться смеет!» — «Да вовсе нет, идиот ты, деревенщина проклятая, — сказал Иероним. — Заткнись! Ну-ка, мистер, какое такое у вас дельце?»

По зарослям бурьяна прошла рябь. «Дельце для двух мужчин, умеющих стрелять без промаха, — медленно произнес голос. И сделал паузу. — Вы как, соответствуете?» — «Я лично соответствую», — сказал Иероним. «И я», — услышал Тягучка собственный голос — не без удивления. «Сколько платите?» — спросил Иероним. «По полсотни каждому», — сказал голос с запинкой. «Ну нет, это мало», — сказал Тягучка, поднимая пистолет. «Да нет, по сотне каждому», — заторопился голос. Тягучкина рука повисла в воздухе. Они с Иеронимом переглянулись. «По сотне каждому, — произнес Иероним торжественно. — Дядя Саймон сказал, что отвалит нам на двоих полсотни плюс пистолет Тягучке — это вон ему — да мне лошадку, которую я давно облюбовал; у вас, пожалуй, лошадки-то не найдется, чтобы подкинуть, а?» — «И пистолета тоже», — сказал с отвращением Тягучка. «Пистолетика небось не подкинете, а у меня, может, к этому уже рука привыкла». — «Ну и бери себе пистолет на здоровье, когда он помрет, — сказал голос, — да и лошадь тоже — отчего б вам всего этого себе не оставить после его смерти? Ведь обещал же он вам?» Иероним почесал нос. «Пожалуй», — сказал он.

Бурьян заколыхался. Высунулась голова мужчины — реденькие рыжие волосы, глаза навыкате, рот, который то открывался, то захлопывался, — а потом уж плечи, и руки, и все остальное. Он переводил взгляд с Иеронима на Тягучку. «Выходит, вы ребята подходящие?» Руки его болтались по бокам. Что же это делалось? Тягучка стоял как во сне, как в оцепенении; он просто поверить не мог, что предал дядю. «Эх, давай пристрелим его, и дело с концом, — сказал он вдруг с остервенением. — А то зачем было в такую даль тащиться?»

— А ну, заткнись.

— Да ведь дядя Саймон…

Последовало молчание. Человек отряхивался как ни в чем не бывало. У него хватило ума обратиться к Иерониму.

— Выходит, ребята вы подходящие, — повторил он. — Довериться вам можно?

— А вы вроде бы уже доверились? — спросил Иероним, подмигнув.

Человек вежливо улыбнулся:

— А опыт у вас есть?

Тут Тягучка потупился; щеки у него запылали.

— У меня есть, — ответил Иероним, но без поспешности, словно ему было жаль Тягучку. — Попадал под суд за убийство двух человек и был признан невиновным.

— Когда это было?

— Несколько лет назад, — сказал Иероним. — Убил — не убил — этого я не скажу, — меня научили, как говорить. Не уверен насчет срока давности. Явились два полисмена и погребли меня, хотя непонятно, с чего это их в Рэпидс занесло — это где мы живем, — сел я в тюрягу, и судили меня за убийство двоих лавочников — уж не знаю даже где — и присвоение семисот долларов. Судили, значит, меня, — продолжал Иероним со вздохом, — выходили разные люди и чего-то там рассказывали по очереди, а потом