Любовь Советского Союза - Сергей Снежкин

ни о чем! Театры есть везде. Советская власть каждый месяц открывает по театру. У нас вывесили объявление о наборе актеров во вновь созданный театр в Саранске. А я даже не знаю, где это.

– На Волге, – просветил жену Ковров. – Столица Мордовской автономной республики. Тысяч сто пятьдесят населения.

Подплыл официант с огромным подносом, уставленным тарелками с едой, мгновенно переместил тарелки с подноса на стол; в каком-то загадочном для молодоженов, но веками освященном для официантов порядке расставил их.

– А это что? – удивилась Галина, кивая на тарелку.

– Артишоки, – пояснил Ковров.

Официант влюбленно посмотрел на известного летчика:

– Они у нас в собственной оранжерее, на крыше произрастают. Первый раз с семнадцатого года востребовали! Я знал, что востребуют! – с угрозой неизвестно кому сказал он. – Знал! Приятного вам аппетита!

– А как их есть? – широко открыв глаза, спросила Галина.

– Вилкой держишь лист. А ножом срезаешь мякоть, – показал Анатолий. – Испанцы их ручками едят.

Дверь с грохотом отворилась, и в зал ввалилась шумная компания. Шедший во главе компании всенародно любимый актер Марк Бернес, на шее которого болталась связка баранок, выронил из рук газетный пакет с воблой и начал истово креститься:

– Свят! Свят! Свят! Привидится же такое с похмелья! Толя, это ты или мне лечиться пора?

– Это я, – Ковров встал из-за стола. – Здравствуйте, друзья.

– Слава богу! – обрадовался Бернес. – А то мы здесь уже два дня кутим по случаю премьеры кинокартины «Истребители». Так такой, не поверишь, успех, что думал, окончательно сопьюсь! Встреча со зрителями – обратно пьянка! И так круглые сутки, напролет и навылет!

– Почему не поверю? – улыбнулся Ковров. – Верю.

– Ну, раз так, давай я тебя поцелую!

И всенародный актер троекратно, по-русски облобызал знаменитого летчика.

– А ты как здесь оказался? Если не секрет, конечно? – допытывался Бернес.

– Не секрет. Я, товарищи, женился, – признался Ковров.

– Когда? – удивился Бернес.

– Вчера.

– На ком? – недоумевал Бернес.

– Вот на ней, – Анатолий повернулся к Галине.

– Так я ее знаю! – вскричал Бернес. – Это же Галька из Ленинского комсомола! Как ее по фамилии… она в Островском играет… – начал стучать он по своей голове, вспоминая.

Ковров не успел открыть рта…

… как Бернес вспомнил:

– Лактионова ее фамилия! Вспомнил! А! – в восхищении собою он обратился к компании. – А вы говорите, мозги пропил! А я вспомнил!

– Коврова, – поправила его Галя.

– Ну, понятное дело, что Коврова. Я вообще удивился, как можно с фамилией Лактионова на сцену выходить. Так когда же вы успели? – опять вопросил он.

– Я же сказал – вчера, – повторил Ковров.

– А? – восхитился Бернес, опять обращаясь к своим товарищам. – Одно слово – истребитель! Вчера женился, а сегодня в Ленинграде уже… в «Европейской» завтракают…

Бернес подошел к столу и нагнулся над ним, рассматривая:

– А что за гадость вы едите?

– Артишоки! – гордо пояснила Галина.

– Да? – удивился Бернес. – А что это?

– Марк! – негромко окликнул его невысокий полнеющий молодой человек в круглых роговых очках.

– Что? – беззаботно откликнулся Бернес.

– Я думаю, надо поздравить невесту, – мягко напомнил очкарик.

– Точно! – обрадовался Бернес. – Спасибо, Никитушка. Ну… – обернулся он к Галине, – давай целоваться, товарищ Коврова.

И троекратно поцеловал вставшую из-за артишоков Галину.

– Толя! – вдруг закричал он. – Ты знаком с моими товарищами? Знакомься, пожалуйста… который в очках, то композитор, Никитка Богословский. Сейчас он песню нам сыграет из кинофильма. Знатная песня получилась! Народ из кинотеатров выходит с нею на устах! Который хмурый – это, понятное дело, режиссер, Леня Луков…

Пока представляемые жали руки молодоженам, Бернес смотрел на следующего – улыбающегося человека в строгом костюме и с корзиной вина в руках, пытаясь вспомнить, как его зовут, но не вспомнил и спросил:

– Я извиняюсь, товарищ… запамятовал, как тебя зовут?

– Мустафаев, – напомнил, улыбаясь еще шире, человек. – Я из управления кинофикации по Ленинграду.

– Вспомнил! Вспомнил тебя, товарищ Мустафаев! – обрадовался Бернес. – Дай сюда! – Он принял от Мустафаева корзину и распорядился: – столы сдвигай!

– Нам к маме надо! – умоляюще напомнила Галя.

– Марк, нам к теще, – развел руками Ковров.

– А где мама? – расстроился Бернес.

– Здесь, на гастролях, в Александринском, – пояснила Галя.

– Я-то думал! – махнул рукой Бернес. – К маме успеем! Дорогу перейти! Никита, за рояль! Товарищ официант, всем артишоков!

Богословский сел за инструмент, сыграл вступление, и всенародный любимец Марк Бернес, разливая по бокалам вино, запел:

– В далекий край товарищ улетает.

Родные песни вслед за ним летят…

Кровать была размером с аэродром. К тому же с балдахином, стоявшим на четырех витых венецианских столбах красного дерева. Ковров присел на краешек и признался жене:

– Сам не ожидал. Я сказал, чтобы дали люкс, но я не знал, что у них такой люкс. – Жених казался растерянным.

– К маме не пошли, – огорченная Галина села рядом.

– Завтра пойдем, – пообещал Ковров. – Кто же знал, что здесь Марк окажется!

Они сидели молча.

– Какой замечательный человек – Марк! – вдруг с воодушевлением сказал Анатолий.

– Да, – согласилась Галя, – кажется неплохим.

– Нет! Ты не права! – Ковров встал и в возбуждении зашагал вокруг кровати. – Отличный человек! И актер какой!

– Какой? – снисходительно спросила Галина.

– Не такой, как все! – убежденно ответил Анатолий.

– Толя, – позвала его Галина.

– Что? – остановился Ковров.

– Не такой, как все, – это ты. – Она подошла и стала расстегивать пуговицы на его кителе. – Я не за Бернеса замуж вышла… за тебя!

* * *

Теперь они лежали рядом, глядя прямо над собою на веером расходящиеся складки шелкового балдахинового купола.

– У тебя в первый раз? – повернулась к мужу Галина.

– Почему в первый? – обиделся Ковров. – Вовсе не первый. Я просто говорить не хотел. Хвастаться неудобно… – он помолчал, взял с тумбочки папиросу и добавил: – перед женой.

– У тебя в первый раз, – с нежностью гладя его лицо, повторила Галина.

– Да говорю же тебе, не в первый! – пытался защищаться Анатолий. – И даже не во второй и не в третий! Я просто говорить про это не люблю.

– В первый! – убежденно повторила Галина. – Ты врать не умеешь.

– Как я люблю тебя! – почти шепотом сказал Ковров.

– И я тебя, – призналась Галина.

Он натянул на них шелковое узорчатое покрывало…

– Над Москвой весенний ветер веет,

С каждым днем все радостнее жить! –

начал он петь так же шепотом, как и говорил слова о любви.

– И никто на свете не умеет

Лучше нас смеяться и любить, –

так же тихо подхватила Галя.

И уже вместе в один голос они запели, сбросив с себя шелковые одеяла и обнявшись:

– Широка страна моя родная

Много в ней лесов, полей и рек!

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек!

В дверь постучали. Потом еще раз.

– Кто там? – недовольно крикнул Ковров.

– Товарищ Ковров, выйдите, пожалуйста. Вам срочный пакет, – послышался из-за дверей приглушенный голос.

– Не ходи! – вскрикнула Галина.

– Что ты? – улыбнулся, целуя ее, Анатолий. – Это пакет. Получу пакет, и все!

В коридоре, кроме перепуганной коридорной, Коврова дожидался сурового вида военный. Он отдал честь и протянул Коврову небольшой, казенной бумаги пакет с сургучной печатью. Ковров вскрыл пакет и, вынув из него машинописный листок, пробежал глазами его содержание.

– Что случилось? – спросил он у военного. – Почему к коменданту?

– Не могу знать! – ответил лейтенант.

– Слушай, друг… – наклонился к нему Ковров. – А нельзя до утра подождать? Тут такое дело… – он оглянулся на дверь люкса. – Я женился вчера. У меня там невеста… жена уже, – и он, привыкший распоряжаться, извинительно улыбнулся.

– Приказано доставить немедленно, – ответил лейтенант. – Машина ждет внизу.

– Полковник Ковров прибыл согласно предписанию в ваше распоряжение, – мрачно доложил Анатолий военному коменданту города.

Генерал встал из-за стола и, держа перед собой бумагу, прочел ее содержание:

– За не санкционированный командованием самовольный вылет из аэропорта «Тушино» в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое мая тысяча девятьсот тридцать девятого года, в направлении Калинин[23] – Ленинград, полковника Коврова подвергнуть дисциплинарному взысканию в виде заключения его под арест на гарнизонную гауптвахту сроком на трое суток. Командующий