Любовь Советского Союза - Сергей Снежкин

голову и увидела, как начал бешено вращаться винт, и в то же мгновение самолет дернулся и помчался по полю. А еще через некоторое, очень короткое время она почувствовала, что поднимается в воздух.

Галина вцепилась руками в борта кабины и закричала.

– Куда полетим? – вдруг услышала она в своих ушах искаженный, механический, но очень спокойный голос мужа.

– Где ты? – закричала что есть силы Галина.

– Перед тобой труба. Говори в нее, – так же спокойно сказал муж.

Галина увидела перед собою переговорную трубу с резиновым раструбом, схватила ее двумя руками и заорала:

– Толенька, мне страшно! Ой, как мне страшно! Опусти меня вниз, пожалуйста! Меня тошнит!

– Посмотри вниз! – потребовал Ковров.

– Не буду! – закричала Галина и зажмурила глаза.

Ковров качнул самолет и «положил» его на левое крыло. Галина закричала, открыла на мгновение глаза и вдруг увидела прямо перед собою крутящееся блюдце огромного города.

– Это Кремль! – закричала она, показывая рукой и мгновенно забыв обо всех страхах. – А там – мой театр! Давай к театру!

Ковров развернул самолет и пошел на снижение.

Безумный детский восторг охватил Галину.

– Эй, вы! – кричала она. – Актеришки и режиссеришки! Мелочь пузатая! Пигмеи от искусства! Ну, поднимите головы вверх! Поднимите! Это я! Галина Коврова! Запомните на всю жизнь, рожденный ползать летать не может!

Ковров медленно отжал ручку управления, на бреющем полете пролетел Красную площадь, вышел в створ Тверской и теперь летел по проспекту, почти задевая фюзеляжем штанги троллейбусов.

Два милиционера-регулировщика проводили, задрав головы, пронесшийся самолет.

– Это кто? – спросил один из милиционеров.

– Или Ковров, или Костецкий. Думаю, Ковров. Костецкий – он поспокойнее летает. Нет в нем ковровской лихости.

И они вернулись к исполнению своих служебных обязанностей – восстановлению нормального движения, полностью нарушенного пролетом ковровского самолета.

Истребитель коснулся земли, подпрыгнул, вновь опустился, теперь уж окончательно пробежал по взлетно-посадочной полосе метров триста и остановился. Почти у самого ковровского «Крайслера». Теперь Галину вытаскивали из самолета. Это было трудно – тело обмякло, и когда наконец ее удалось снять с крыла и поставить на землю, ноги подкосились, и она рухнула на траву.

– Ну, – спросил снисходительно Ковров, – где настоящая жизнь?

– Может, настоящая жизнь и там… – Галина показала на небо, – но жить я буду здесь! – и она поцеловала короткую стриженую траву аэродрома.

* * *

Они шли к Кремлю по бывшей Тверской улице. Чуть ли не каждый третий дом был огорожен деревянным забором, за которым рабочие при помощи огромных экскаваторов рушили старые дома.

На здании Моссовета меняли таблички. Старая, с надписью «Тверская улица», уже валялась на земле; новую, на которой значилось «проспект им. М. Горького», рабочие как раз прилаживали к стене здания.

– Через три года весь центр Москвы будет перестроен, – уверенно сказал Анатолий, – ни одного здания меньше десяти этажей!

– Здорово! – одобрила Галина.

– А потом начнут всю Москву перестраивать, – продолжил Анатолий. – На крышах некоторых домов будут маленькие аэродромы для геликоптеров.

– Для кого? – рассмеялась Галина.

– Для геликоптеров, – тоже рассмеялся Анатолий. – Это такие самолеты, у которых винт сверху. – Анатолий покрутил пальцем у себя над головой. – Как у стрекоз. И взлетают они вертикально.

– Здорово! – опять восхитилась Галина.

– Если войны не будет, продам «Крайслер» Костецкому, он давно просил, или подарю! И куплю себе геликоптер. Буду тебя в театр на крышу доставлять, – пообещал Ковров. – Представляешь, взлетаем с крыши нашего дома, и через три минуты ты в театре! Перестанешь наконец на репетиции опаздывать!

– А если будет война? – хитро прищурилась Галина.

– Если будет война, мы победим, и я все равно куплю геликоптер, – серьезно пообещал Анатолий.

Они шли по центральной улице летней беззаботной Москвы, и не было ни одного человека, встретившегося им на пути в этот многолюдный час, который не узнал бы героя-летчика в парадном кителе, украшенном орденами, и его буквально светящуюся от счастья жену.

– Смотри! Смотри! Герой Советского Союза Ковров и его жена артистка Коврова! – слышался вокруг восторженный шепот, а иногда и крик.

Какой-то парень в белой майке, увидев Коврова, побежал назад и через минуту вернулся с компанией одинаково одетых молодых людей – не то физкультурников, не то молодых рабочих из предместья, приехавших погулять в центр Москвы.

– Товарищ Ковров, – тяжело дыша от стремительного бега, обратился парень к комбригу, – можно вас на минуту?

– Нельзя! – радостно ответил Анатолий. – Я с женой, не видно, что ли?

– Мы знаем товарища Коврову! – заверил парень. – Мы всем цехом ходили к ней в культпоход, в Театр Ленинского комсомола. Нам очень понравилось!

– Спасибо, – засмеялась Галина. Ее сейчас смешило абсолютно все! Даже такие проявления народной любви.

– Мы вот как раз по этому поводу… – не унимался парень, – мы хотим пригласить вас к нам…

– Друг, – обратился к нему Ковров, – можно тебя на минутку?

Он взял парня под локоток, отвел в сторону и что-то коротко ему рассказал, заключив свой рассказ энергичным: «Понял?»

Парень ошарашенно ответил:

– Понял.

– Ну, бывай, – Ковров пожал парню руку и, ловко подхватив жену под ручку, пошел дальше.

– Что он тебе сказал? – подбежали к парню остальные ребята.

– Сказал, что они идут в Кремль на торжественный прием к товарищу Сталину, – потерянно ответил парень.

Вся компания повернулась и долго смотрела вслед счастливой паре, пока один из парней не подытожил:

– Вот это жизнь!

Главный зал Большого Кремлевского дворца был заполнен теми тщательно отобранными людьми, которых сейчас бы назвали элитой, а тогда величаво именовали лучшими представителями рабочего класса, колхозного крестьянства, технической и творческой интеллигенции, а также руководящего состава вооруженных сил. И, конечно же, героев-летчиков.

Было много представителей среднеазиатских и закавказских республик в национальных костюмах, крестьян из Украины и Белоруссии в вышитых рубахах, почти все были с орденами.

Никто не ходил по залу, все старались держаться рядом со своими делегациями, объединяясь по национальным, территориальным или же профессиональным признакам. Говорили тихо. Никто, кроме летчиков, не улыбался. Они вообще вели себя гораздо раскованнее остальных… даже громко смеялись. Этот смех сопровождался испуганными взглядами среднеазиатских депутатов.

Иногда одна из дверей открывалась, и через весь зал проходили сосредоточенные военные с дерматиновыми папками в руках. Военные проходили сквозь гостей, ни на кого не глядя, и скрывались за противоположными дверьми. С их появлением и без того негромкие разговоры стихали.

Сталин появился из небольшой боковой двери, поначалу не замеченный никем. Специальный человек, до этого скромно стоявший у круглого «секретарского» столика с телефонным аппаратом, громким, пронзительным голосом выкрикнул:

– Слава великому Сталину! – и первым начал аплодировать.

И сразу же в разных концах зала такие же люди, у таких же столиков закричали:

– Слава партии Ленина – Сталина! Всесоюзной коммунистической партии большевиков!

– Слава нашему учителю, вождю и организатору всех наших побед и достижений, великому товарищу Сталину!

Приглашенные завертели головами, пытаясь определить, где находится Сталин, беспрерывно аплодируя при этом.

Вслед за Сталиным в зал вошли улыбающиеся и чем-то очень довольные Ворошилов, Молотов, Буденный, Каганович. Хрущев в украинской рубашке под пиджаком, Жданов, Берия и прочие члены Центрального комитета.

Было похоже, что перед этим они закусывали.

Гости наконец, по волнообразному движению сотен голов, повернувшихся в одну сторону, сообразили, где находится Сталин, и овации вспыхнули с новой силой. Теперь уже без помощи «холуев», сами рабочие, крестьяне и представители интеллигенции кричали здравицы в честь великого вождя.

Четырьмя длинными колоннами вышли официанты с вином и шампанским на подносах. Сталину поднесли здоровенный, сверкающий хромом микрофон на стальной штанге. Он слегка приподнял бокал с вином и тихо сказал:

– Да здравствует Коммунистическая партия! – и отпил из бокала маленький глоток.

И опять огромный зал взорвался овацией. Аплодировали не смыслу сказанного, а самому факту того, что эти слова были произнесены товарищем Сталиным в их присутствии – в присутствии отобранных и приглашенных в Кремль самых лучших представителей многонациональной великой страны. Это присутствие, возможность воочию видеть и слышать вождя всего прогрессивного человечества, было своеобразным знаком качества, выданном на этом приеме на всю жизнь. Все это чувствовали! Не понимали, а именно чувствовали!

Аплодисменты продолжались до тех пор, пока от группы людей, окружавших Сталина, не отделился первый получивший указание военный, который, рассекая толпу, на манер горячего утюга,