Любовь Советского Союза - Сергей Снежкин

Анатолий посмотрел на свой самолет, повернулся и пошел к зданиям авиационного института – мрачным трехэтажным корпусам на самом краю аэродрома.

– Анатолий Иванович, машина! – крикнул ему из подъехавшего вездехода водитель.

– А! Пешком дойду! – отмахнулся Ковров.

В чайной института Анатолий налил из огромного самовара кипятку и остановился, ища свободное место.

– Анатолий! – помахал ему рукой Демьяныч, в одиночестве сидевший за столом над тарелкой со своей любимой селедкой. – Чего мрачный? – спросил он, когда Ковров сел за стол.

– Движок греется, – неохотно ответил Анатолий.

– Инженера чего говорят? – внимательно расспрашивал Демьяныч.

– Думают, – устало ответил Анатолий.

– Разберутся, – успокоил его Демьяныч.

Анатолий недовольно посмотрел на начальника первого отдела и спросил:

– Ты сказать чего хотел, Демьяныч?

– Я? – удивился Демьяныч и тут же начал говорить: – Письма пошли.

– Какие письма? – равнодушно спросил Ковров.

– Плохие письма. Про Галину, – тихо ответил Демьяныч.

– Говори, – потребовал Ковров.

– Не здесь же, – повел глазами начальник первого отдела[35].

– Говори, – повторил Анатолий.

– Пишут, что она с покойным Косыревым была, – сообщил Демьяныч.

– Ну и что? – посуровел лицом Анатолий. – Я об этом знаю.

– Ну и… – продолжил начальник первого отдела, – состояла вместе с ним в антисоветском заговоре.

– Демьяныч, – прервал его Анатолий, – а ты зачем эти письма читаешь?

– Обязан. Я начальник первого отдела, – твердо ответил Демьяныч.

– Хорошо, по-другому спрошу… – пообещал Анатолий. – Тебе нравится их читать?

– Нет, – признался Демьяныч, – я обязан.

– Ничего ты не обязан, – твердо сказал Ковров, – и никто тебя обязать не мог гадости про людей читать. Если ты по печатному слову соскучился, возьми книжку Ивана Сергеевича Тургенева «Дворянское гнездо» и прочитай. Ты же ее не читал?

– Не читал, – признался Демьяныч.

– А мне про жену мою больше ничего не говори! Ни хорошего, ни плохого! – предупредил Ковров, вставая из-за стола.

– Я оповестил, – вслед ему виновато сказал Демьяныч и начал печально ковыряться в своей любимой селедке.

Войдя домой, Ковров сел в кресло у вешалки и так сидел, пока из комнаты не вышла Галина.

– Ты пришел? – удивилась она. – Так тихо? Что с тобой?

– Устал, – попробовал улыбнуться Ковров. – У нас водка есть?

– Сейчас узнаю, – пообещала Галина, уходя на кухню. – Должна быть.

Только сейчас Анатолий нашел в себе силы встать и снять шинель.

Галина вернулась с рюмкой водки на подносике. Ковров выпил водки, поставил рюмку на подносик.

В гостях у Ковровых были испанские летчики. Были, судя по преувеличенному даже для испанцев возбуждению, уже давно.

Один из испанцев, в военном мундире без погон, при помощи своих ладоней показывал Костецкому обстоятельства воздушного боя с итальянскими «Фиатами» где-то над Гвадалахарой. Еще один, с миллиметровыми усиками над верхней губой, тихо пел, аккомпанируя себе на гитаре, любовные испанские песни прямо на ухо Таисии. Таисия хихикала и, если испанец приближался слишком близко, отстраняла его от себя, мягко упираясь в испанскую грудь ладонями.

Но остальные испанцы ожесточенно спорили между собой.

– Куандо ес еста каврона, сеньора Ибаррури, декларадо ес ель хунио сон партида анарка-синдикалиста, аста ла конкиста де Барселона де эхерситос лос эхерситос де хенераль Франко, орита ио но коме ел ниебе ен есте паис муй екстранио! – кричал на молчаливую женщину, одетую во все черное, набриолиненный летчик в гражданском костюме.

– Если бы эта идиотка, госпожа Ибаррури, хотя бы объявила о намерении войти в союз с анархо-синдикалистами перед взятием Барселоны войсками генерала Франко, я бы никогда не… – переводчик запнулся.

– Чего-чего? – заинтересовался Ковров.

– …я бы не ел сейчас снег в этой очень странной стране, – закончил переводчик.

– Кто его снегом кормит? – обиделся Костецкий. – Сам икры полкило слопал с балыком, колбасы без счета, как с голодного острова! А про снег врет!

– Ладно тебе, – успокаивал его Ковров, – человек без родины остался.

– Как его зовут? – спросил Костецкий у переводчика.

Переводчик сверился со списками:

– Полковник, барон Гальярдо.

– То-то что барон! – обрадовался Костецкий. – Слышь, барон! – позвал он его.

– Он коммунист, – предупредил переводчик.

– Все равно переведи, – приказал Костецкий. – Холодно? – Костецкий кивнул на окно.

Переводчик перевел.

– Муй! Суммаменте![36] – передернув как в ознобе плечами, согласился испанец.

– Это восемнадцать градусов! А завтра все тридцать обещали, – злорадно сообщил известный полярный летчик.

Переводчик перевел.

– Инкреибле![37] – ужаснулся испанец.

– Чего ты взъелся на него? – успокаивал друга Ковров. – Классный парень и летчик отличный! Я с ним под Мадридом на одном аэродроме стоял. Бок о бок!

– Он барон! – не унимался захмелевший Костецкий.

– Ну не повезло человеку в жизни, – согласился Ковров, – но вот, видишь, исправляется! В испанскую коммунистическую партию вступил!

На кухне в это время вовсю шла работа. Татьяна Тимофеевна и приглашенный повар не отходили от кастрюль и сковородок. Комендант дома рубил топором на специально принесенной со двора колоде баранью тушу.

Тетушки открывали бутылки с винами и коньяком. Тетя Наташа вкручивала в пробку штопор и передавала подготовленную конструкцию более физически развитой тете Наде. Та, зажимая бутылки между коленями, ловко выдирала пробки из бутылочных горлышек.

А испанские споры тем временем продолжались. В них были вовлечены уже все свободно владевшие кастильским наречием, даже молчавшая до этого женщина в черном и любвеобильный гитарист.

– Так они все передерутся между собой, – озабоченно шепнула Галина мужу, подсаживаясь к нему.

– Могут, – согласился Ковров, – видишь вот этого, компаньеро Гайярдо. Вот он немца сбил на «Дорнье»[38]. Немец с парашютом спрыгнул и приземлился как раз в расположении республиканцев. Гайярдо потребовал, чтоб немца к нему на аэродром привели, и устроил ему ужин, чтобы уважение к поверженному врагу продемонстрировать. Немец напился и начал испанцев ругать. Называл их отсталым диким народом, цыганами. Недочеловеками. А еще вспомнил, что в Средние века Испания была центром европейского еврейства, и сказал, что на самом деле испанцы – это замаскированные евреи. Гайярдо сначала возражал, а потом взял и пристрелил немца. Так его потом судили за расстрел пленного! Так что вполне подраться могут, – добродушно повторил Ковров, – жалко их ужасно, – вдруг сказал он, – люди без родины остались! Если бы ты видела, любимая, их родину! Тогда бы и поняла, отчего они так кричат… от боли они кричат! Вот от чего, – и Ковров протянул свою стопку Костецкому, которую тот тут же наполнил.

Галя посмотрела на мужа и увидела его совершенно другим… очень мудрым, очень много пережившим и очень взрослым.

Она решилась.

– Я беременна, – коротко сказала она мужу.

– Что? – переспросил Анатолий.

– У нас будет ребенок, – и спрятала лицо в своих ладонях.

– Не может быть! – выдохнул Ковров.

– Может, – засмеялась Галина.

– Мальчик-девочка? – У Коврова перехватило дыхание.

– Господи! Какой же ты дикий! У нас будет! А кто будет, это через девять месяцев станет ясно, когда рожу! – с наслаждением смотрела на своего мужа Галина.

Ошарашенный Ковров встал.

– Товарищи! Компаньерос! У меня жена беременна! – растерянно объявил он.

И, пока переводчик переводил, Костецкий успел наперебой с Таисией расцеловать Галину и разлить вино.

– Фелис! – закричали испанцы по окончании перевода.

– Ура! – кричали вместе с ними немногочисленные русские.

– Пинче вида[39], – горестно сказал Гальярдо, глядя в заснеженное окно.

Анатолий лежал, положив голову на живот Галины, и прислушивался.

– Ничего не слышно, – наконец расстроенно сообщил он.

Галина расхохоталась:

– А что ты хотел услышать? «Здравствуй, папа»?

Ковров обиделся:

– Я еще послушаю.

– Слушай, – положила Галина руку на голову мужа. – Слушай, а почему именно ты испытываешь новые самолеты? Ведь есть много хороших молодых летчиков, которые тоже могут испытывать новые неизвестные машины.

– Есть много хороших молодых летчиков, – как эхо, подтвердил Ковров, – которые могут испытывать новые самолеты.

– Так почему же все время поручают тебе? – села в кровати Галина.

– А почему в театре все главные роли играешь ты? – хитро спросил Ковров. – Ведь есть много молодых хороших актрис, которые могут сыграть главные роли, а играешь ты?

– Я не все главные роли играю. Меня на все главные роли просто бы не хватило, – возразила Галя.

– Так я не все новые самолеты испытываю. Только истребители. А есть еще бомбардировщики, штурмовики, легкие истребители, самолеты-амфибии… так что не так уж много