Любовь Советского Союза - Сергей Снежкин

летчицкий шлем, отмытый от крови, ее помятая фотография, уцелевшая потому, что была запаяна в потрескавшийся сейчас плексиглас, ключи от квартиры и «Крайслера», «браунинг» с именной табличкой на рукояти.

– А документы? – спросила Галина.

– Документы комиссия забрала, – пояснил Костецкий, – тебе эти документы не нужны. Там командирская книжка и пропуск на аэродром.

Галина покачала головой, соглашаясь.

– Спасибо.

Выудила связку закопченных ключей и протянула их Костецкому:

– Возьми.

Костецкий машинально взял и тут же спросил:

– Зачем?

– Толя хотел машину тебе подарить, но не успел, – пояснила Галина.

– Нет, – решительно сказал Костецкий, – не возьму. Это его машина.

– Да вот потому, что она его, я тебе и отдаю, – пояснила Галина, – чтоб другим не досталась и потому, что он хотел ее тебе подарить. У нас из собственности только эта машина была… да любовь, – улыбнулась Галина. – Ну, пойдем, – предложила она, вставая, – там уже все готово.

Она остановилась.

– Квартиру надо менять, – посмотрела на Костецкого. – Пойдем?

– Техник рассказал… – мрачно начал Костецкий, – что Толя перед самым полетом какое-то письмо читал.

– Что за письмо? – спросила Галина.

– Никто не знает. Он его разорвал. Когда комиссия начала технический состав опрашивать, техник рассказал о письме. Бросились искать… да куда там, – махнул рукой Костецкий, – ветер все разнес… аэродром… пространство открытое… – оправдываясь, закончил он.

Галя вспомнила, как видела в последний раз из окна Коврова, машущего ей большим конвертом из суровой бумаги.

– Может, это что-то значит, а может, нет. Техник потому комиссии про письмо рассказал, что его поразило лицо Толи, – продолжил Костецкий.

– Какое у него было лицо? – спросила Галина.

– Страшное, – ответил Костецкий. – Техник так и сказал – страшное.

– А самолет? – вдруг спросила Галина.

– А что самолет… – уныло вздохнул Костецкий, – самолет хороший. Тягу заменили перед вылетом… исправный был самолет. Новый!

– Письмо… – качнула головой Галина, – ведь его кто-то писал…

Костецкий испуганно посмотрел на Галину.

Утром Галя начала собирать вещи. Она разложила все платья, пальто и шубы, приобретенные и подаренные ей Анатолием. Их оказалось так много, что они заполнили всю спальню. Галина бесцельно поднимала какое-нибудь платье, смотрела на него и укладывала обратно.

В открытую дверь было видно, как тетушки таскали из комнат грязную посуду, оставшуюся после поминок.

– Это тарелки нашего сервиза? – крикнула тетя Наташа. – Их укладывать?

– Это казенные, – отвечала Татьяна Тимофеевна. – Вот те, кузнецовские, ваши.

В дверь позвонили. Тимофеевна пошла открывать и после долгих приглушенных разговоров вошла в Галину комнату.

– Галина Васильевна, к вам, – осторожно сказала она.

– Я не принимаю, – рассматривая очередное платье, ответила Галина.

– Я сказала, а он говорит, у него задание.

– Какое задание? Кто? – Галина вышла в прихожую и увидела того самого молодого человека с неуловимо кавказскими чертами лица, которого она однажды встретила в коридоре театра.

– Я вас откуда-то знаю, – начала вспоминать Галина.

– Здравствуйте, Галина Васильевна, – деликатно поздоровался гость. – Мы однажды встречались с вами в театре. Вы указали мне дорогу в кабинет завлита. Я драматург.

– А-а! Лопе де Вега! – узнала его Галина. – Ну что, приняли у вас пьесу?

– Нет, – признался, покраснев, молодой человек.

– Кто бы сомневался, – пробормотала Галина. – А сейчас зачем пришли?

– Я приношу свои извинения за то, что беспокою вас в такое трагическое время… для вас…

Галина поторопила его жестом.

– У меня задание от редакции «Советского искусства» взять у вас интервью. Я говорил им, что надо подождать, но они сказали, что читатель в эти скорбные дни ждет беседы с вами о вашем муже, товарище Коврове, – оправдывался драматург. – У меня личное письмо главного редактора к вам… – молодой человек вынул из папки большой конверт суровой бумаги и протянул его Галине.

Галина смотрела на конверт, коих в стране были сотни тысяч (других промышленность не выпускала), и в ее сознании опять возникла заснеженная утренняя улица и Анатолий, машущий ей таким же конвертом.

– Я пойду, простите меня, – расстроенный молодой человек повернулся, чтобы уйти.

– Стойте! – очнулась Галина. – Подождите. Дам я вам интервью.

В кабинете она рывками набрала номер, помогая неспешному диску возвращаться назад. Ожидая соединения, вертела в руках конверт с рекомендательным письмом.

– Валера! – крикнула она, услышав голос на том конце провода. – Как мне связаться с вашим человеком, который за всем следит… он селедку все время ест…

– С Демьянычем? – удивился Костецкий. – Что случилось у тебя? – встревожился друг Анатолия.

Демьяныч вынул из планшета блокнот, карандаши и очень собранно посмотрел на Галину:

– Слушаю вас, Галина Васильевна.

– Я о письме… – волнуясь, начала говорить Галя. – Ведь его кто-то написал? По почте не отправил?

– Вы говорите про письмо, которое товарищ Ковров читал перед полетом? – уточнил Демьяныч.

– Да, я говорю о письме, которое Толя читал перед полетом, – подтвердила Галя. – Это письмо было прикреплено к Толиной машине, к ветровому стеклу, когда он в этот день уезжал на аэродром. Он помахал мне этим письмом, – попыталась сдержать слезы Галина.

– Почему вы вспомнили о нем? – осторожно спросил Демьяныч.

– Потому что Валера рассказал, что когда Толя прочел это письмо, у него было страшное лицо, и потому, что оно было в таком же конверте, – Галя показала конверт, который все время держала в руках.

– А здесь что? – поинтересовался Демьяныч, беря у Галины конверт.

– Не знаю. Это письмо от редактора. Не читала, – замотала головой Галина.

– Я возьму? – Демьяныч засунул конверт в свою полевую сумку.

– Зачем? – не поняла Галина.

– Изучить, – просто объяснил начальник первого отдела.

– Демьяныч! – начал сокрушаться Костецкий, сидевший рядом с Галиной. – Ты тем письмом займись, а не этим! – Он вынул из планшета конверт и вернул его Галине.

Демьяныч подумал и попросил Галину:

– Не говорите об этом никому. Разберемся.

Рабочие снимали из витрин театра премьерную афишу «Дворянского гнезда». Был март месяц, и в Москве лютовали весенние метели. От того новую афишу никак не удавалось поместить на место старой. Афиша рвалась из рабочих рук, никак не хотела помещаться в витрину. В конце концов рабочим надоело бороться со стихией, и, вырвавшись на свободу, афишный лист полетел по улице, пока очередной порыв бури не подхватил его и не вознес выше, в мрачное московское небо.

Из квартиры Ковровых выносили вещи. Множество чемоданов, шляпных коробок, связок книг и большой, на узорчатой бронзовой ноге, торшер, похожий на церковный шандал[41].

В прихожей на своих плетеных корзинках с маленькими замочками на плетеных же крышках сидели заплаканные тетушки. Рядом с каждой лежал свернутый тюфяк.

– Я же просила выкинуть! – возмутилась появившаяся в прихожей Галина. Из-за огромного живота она передвигалась с трудом, придерживая рукой спину.

– Мы сохранили, – жалобно оправдывались тетушки, – жалко ведь, Галочка. Мы их с двадцатого года возим.

Галина отдала ожидавшему управдому кожаную папку:

– Здесь ордер на квартиру… и Тимофеевна все счета туда положила. Давайте прощаться.

Татьяна Тимофеевна заплакала. Завыли и тетушки.

– Присядем на дорожку? – попросила тетя Наталья.

– Какая дорожка? – поморщилась Галина. – Здесь ехать пять минут! Женя, довезешь их потом до мамы? – спросила она у водителя – военного, который учил ее управлению автомобилем.

– Конечно, Галина Васильевна, – пообещал водитель.

– Ты нас к Клавдии отправляешь? – испугались тетушки.

– А вы куда хотели? – озлилась Галина. – Барская жизнь закончилась. Начинаются трудности, товарищи тетушки! Так что поезжайте туда, откуда приехали, – по месту прописки!

– Мы думали, мы племянничка будем нянчить, – заплакала тетя Надежда. – Я носочки вязать начала.

Галина устало посмотрела на двух постаревших куриц и отдала новое распоряжение:

– Женя, посади их в грузовик, в кузов и вези ко мне на новую квартиру.

– Отвезем, Галина Васильевна, – пообещал Женя.

Галина огляделась.

– Ну все!

И в это время затрещал телефонный аппарат. Галина взяла трубку:

– Коврова слушает.

– Галька, они спектакль снимают и тебя с роли! – прикрывая рот ладонью, лихорадочным шепотом сообщила Таисия.

– Кто они? – уточнила Галина.

– Кто-кто! – рассердилась Таисия. – Все они!

Таисия осторожно положила трубку на аппарат и, как опытная заговорщица, тихо ступая, выглянула из-за угла актерского фойе, где находился общедоступный телефонный