Преступления фашизма в годы Великой Отечественной войны. Знать и помнить - Нина Константиновна Петрова

Так как никто не может объяснить нам обстановку, то мы сочли самым целесообразным убраться отсюда.

Все возбуждены. Мой командир взвода кричит мне, чтобы я достал себе машину, так как русские наступают. Я опять вскочил в машину связи. Тем временем мы подожгли деревню. Наша рота прикрывает путь отхода 119 мотополка, который должен прорваться в другом направлении, так как предусмотренный маршрут занят русскими.

10 декабря. В 3.00 рота тронулась дальше. Мотоциклетно-стрелковый батальон сильно потрепан русскими. Мы отступаем все дальше[169]…

РГАСПИ. Ф. М-7. Оп. 1. Д. 6798. Л. 1–17.

Копия перевода с немецкого на русский язык.

№ 3

Свидетельства советских репатриантов

(по материалам пересыльного пункта ССП 17)

ДУБИНСКИЙ ИВАН ОНОПРИЕВИЧ

10.10.26 года Черниговской области Остерского р-на села Сорокишечи (украинец)

После смерти матери, которая скончалась в госпитале, оставив нас, 3-е детей. Мне было тогда в то время 15 лет. Немцы начали в нашем селе отправку в Германию на работу. Меня сразу же взяли на учет, а через 3 дня я оставлял свою семью, сестру 17 лет, брата 4-летнего. Тяжело было покидать родное село, в котором родился и прожил 15 лет, да еще постигло такое несчастье, смерть моей матери. Как я ни плакал, ни просился у немецких бандитов остаться дома, ничего не помогло, и под ихними карабинами пришлось со слезами уходить на биржу труда, даже не простившись с родной сестрой и маленьким братишкой. В городе Чернигове с биржи труда нас посадили в черные с решетками вагоны, которые тотчас же закрыли на тяжелые запоры. В вагонах помещалось 30 человек, ужасная духота, вонь от испарений, душа жаждала пить, но не так-то легко было достать каплю воды. При остановках мы выскакивали из вагонов, и все попадающиеся лужи, канавы, впредь наполненные грязной водой, становились сухими. Для всех, однако же, воды не хватало, и люди, истомленные от жажды и голода, снова садились в вагон, каждый боялся получить плетки от немецких палачей. Ехать пришлось 3 недели. Наконец приехали в Бреслау, в распределительный лагерь, где уже ходили и ожидали хозяева, каждый из них выбирал человека с силой, а я хотя и был молод еще, но меня тоже взял один хозяин, у которого я работал в коровнике, убирал за 90 коровами. Работа мне показалась каторжной работой, которой я никогда не исполнял дома, но что ж, получив несколько раз подзатыльника, я начал привыкать и к этой работе. Несколько дней спустя я заболел, и меня отвезли в госпиталь, из которого я вышел через месяц слабым и бессильным. Придя к своему хозяину, он уже не хотел меня больше принять, и я вынужден был пойти на пункт, откуда посылали на работы. С пункта меня направили к другому хозяину, у которого и пришлось мне испытать жестокую жизнь Германии. Каждый день побои старой немки, которая имела близкую связь с гестапо. Я не мог сказать ни единого слова против нее, потому что я знал: попасть в концентрационный лагерь – это значит смерть. Много знал я людей, которые каким-то чудом оттуда возвращались и рассказывали следующее: попавшие в гестапо сначала идут на допрос, потом их раздевают и начинают бить резиновыми шлангами, если один жандарм уставал, то его заменял другой, а другого третий, и, таким образом, били до тех пор, пока заключенный приходил в бессознание. После этого обливали холодной водой и бросали в цементные ямы, где заключенный пленник умирал с голоду и холоду. Вот этого я боялся. Я молодой, я хотел жить, я верил в свое освобождение. Слушая передачи по радио из Берлина, я слышал, как говорили о Москве, о Сталинграде, я слышал, как немцы проклинали большевиков, которые так крепко громят ихние войска и защищают свои родные города. А поэтому я ожидал каждую минуту, что наша Красная Армия скоро подойдет и к границам Германии. Но случилось совсем неожиданное: русские войска перешли уже немецкую границу и находились совсем недалеко от нас. Я еще больше начал прислушиваться к радио и еще больше начал озорничать перед моими хозяевами, которые дрожали при каждом выстреле, при каждом взрыве, а я веселился, смеялся над ними. Хозяин все чаще и чаще избивал меня, издевался, даже ночью заставлял работать, но не сломили молодое сердце, я дождался наконец своих братьев, которые меня освободили, а проклятого палача моего наказали по заслугам. А теперь я с радостью иду в ряды РККА и обещаю беспощадно добивать врага.

ТРОЯНОВА АЛЕКСАНДРА МЕФОДИЕВНА

26.6.25. г. р. (украинка)

В 1940 году я находилась под Доном на окопах, где вместе со своими подругами попала в окружение немцев. Я бежала тогда домой. Дома была мать и меньшая сестра. Пробыв дома, я узнала от матери, что всю молодежь немцы гоняют на работу, но я решила, нежели работать у немцев, лучше прятаться. В 1942 году немцы отступили, и в наше село зашли войска Красной Армии. Моя меньшая сестра при отходе наших войск также ушла с ними, а потом была послана в партизанский отряд, который находился в лесах Днепропетровска. Она часто заходила ночью домой и уходила снова на разведку в город. В первых числах мая месяца полиция узнала об этом, и доложили органам немецкого командования. Начались обыски, допросы, наконец, арестовали мать. Меня сильно избили розгами и отпустили домой. На следующий день я получила повестку о немедленной явке на биржу труда. В это день я не пошла, поскольку не на кого было бросить 4-летнего брата. Утром на следующий день полиция была уже у меня в доме. Меня снова избили и под автоматом повели на биржу труда. Больше домой я не возвратилась, в темных, с решетками вагонах нас угоняли в Германию. Душно и тесно было в наполненном до отказа вагоне, каждый хотел напиться, хотя каплю холодной воды, но воды не было, только по большим станциям давали по кружке черной несладкой немецкой кавы и по 300 гр. хлеба на день. Через 18 дней мы доехали до распределительного пункта, здесь также нас встретили такие же полицаи с палками. Пробыв 3 дня, меня взял хозяин на работу, где я работала в степи и дома. Поднималась всегда в 4 часа утра и ложилась в 11–12 часов ночи. Работа тяжелая, непосильная, вечные угрозы гестапо, вечные грубые оскорбления, побои отнимали здоровье и жизнь. Но пришло то жданное (т. е. ожидаемое. – Сост.) время, наша героическая Красная Армия освободила меня