Сестры Мао - Гэвин Маккри

У нее не было никакой уверенности в том, что с ними получится чего-то добиться – они были старше ее привычного окружения, остроумнее и много думали о стиле. Их портили вечные разговоры об успехе. Их манера подробно рассказывать при знакомстве, кто они, что любят и не любят, вызывала недоверие. Чтобы заставить таких людей принять истины, доступные подпольным фрикам сразу, можно потратить всю жизнь.

Танцуя среди них, она намеренно избегала смотреть им в глаза. От них, от глаз, исходили тонкие нити света, которые грозили опутать ее и вернуть в тот мир, из которого ее вызволил ЛСД.

Опустив глаза и смотря на тела – на светящиеся узоры, которые рисовали в воздухе руки, или на искры, взрывавшиеся при соприкосновении бедер, – она сумела удержаться здесь, прямо в переживании.

В такой толпе нередко теряется один факт: для хорошего трипа нужна концентрация. Дисциплина. Без нее трип, скорее всего, окажется поверхностным, не даст уроков, принесет негативные эмоции, которые непременно приведут к тяжелому отходняку. Айрис регулярно принимала ЛСД два года, и за это время у нее было множество бэд-трипов, от которых она, казалось, никогда не оправится. В каждом случае она совершала одну и ту же ошибку: к смертельно серьезному подходила как к чему-то легкому. Хитрость, которую человек постигал только после долгой практики, заключалась в том, чтобы уделять галлюцинациям внимание и относиться к ним не как к будто-бы-реальности, а как к реальности самой настоящей. Прийти к этому было нелегко. Ум вел себя как капризное божество: он превращал все, что лежит вне его понимания, в то, чего следует бояться. Но у Айрис не было варианта сдаться, раз и навсегда подчинившись ограничениям разума. Она собиралась упорствовать. Сильнее грести против течения. Толкать тележку вперед. Хотела увидеть истинную суть всех вещей и соединиться с ними, стать единым целым, чтобы между ней и ними больше не было различий.

Испытав жажду такого единения, она потянулась вверх, чтобы схватить предметы, которые проплывали сразу за гранью ее зрения. Затем, взглянув на свои руки, рассмеялась над тем, как странно чувствовать себя отдельной от них. Ее руки были чем-то иным – как цвета и формы, которые они хотели схватить, никому не принадлежащими. Чем больше у нее было трипов, тем менее странным становилось это ощущение, поэтому сейчас было важно помнить, насколько оно революционно. Не что иное, как конец односторонности. Переход к третьему лицу. Самопереворачивание.

Вновь осознав это, она издала дикий вопль, и почувствовала, как сквозь нее прошло все электричество в комнате. Тело выгнулось назад и снова и снова билось в конвульсиях, каждая его часть находилась в этой ритмичной волне, которая лишь по случайности совпадала с движением музыки. Течение ее конечностей, замкнутое в себе, не выходившее за свои границы, теперь сочилось на другие поверхности пространства, и наоборот: течение комнаты распространялось на ее конечности. В результате получался бурлящий океан примитивных цветов, давление которого она ощущала вокруг себя.

Океан расступился, когда танцевать прямо перед ней вышел мужчина (возможно, хозяин квартиры). Он подражал ее движениям, как будто таким образом он мог абсорбировать часть ее дикости. Айрис, думая, что ему нужна поддержка, улыбнулась, и в ответ он схватил ее за руку. Ей не хотелось, чтобы ее так хватали, но она позволила, потому что бархат его пиджака, касаясь кожи, вызывал приятные ощущения. Глаза мужчины пульсировали под сияющим ореолом светлых волос, в его радужках Айрис могла различить крошечные кристаллы, состоящие из идеальных геометрических фигур, из которых вырывались лучи света. Она видела великолепие каждой крупинки.

Он приблизился к ее уху. Щекотка от его бороды разлилась до самых пальцев ног.

– Некоторые из нас здесь разбились на группы.

Чтобы его было слышно на фоне гитарного риффа Сида Баррета в Interstellar Overdrive, приходилось кричать.

– Ты можешь остаться тут или пойти с нами в спальню – выбор за тобой. Мы идем в спальню, вон туда. Ты можешь присоединиться в любой момент или пойти домой, решение полностью твое. Полностью. Что бы ты ни решила, все будет окей, хорошо?

Она подумала, что ее просят уйти, чего она делать совсем не хотела, и почувствовала, как пала духом. Ее взгляд померк.

– Ха-ха. Точно, – сказал мужчина.

Когда он говорил, его рот занимал всю нижнюю половину лица, а когда замолкал – исчезал полностью.

– Я всегда могу сказать, когда птичка готова. За милю вижу.

Айрис пришла в недоумение. Она вроде бы колебалась, сдерживалась, но ее тело определенно двигалось вперед и следовало за ним по коридору. Ее рука была в его руке, его шаг направлял ее шаг, она словно наблюдала за собственными желаниями извне. Загадочное ощущение, которое следовало осмыслить, но времени не было. Спальня уже здесь, и вот она в ней. Тусклая, чадная пещера, вокруг благовония и свечи, скрывающие запахи. Воздух был слишком тяжел, чтобы можно было дышать с комфортом. Множество мелких звуков – шепот, шорохи, чмокающие звуки, издававшиеся ртами и языками, – но в целом было до жути тихо; звуки музыки снаружи напоминали далекие колокольчики.

Мгновение ушло на то, чтобы привыкнуть к темноте. Сначала казалось, что в комнате пусто, но потом она начала замечать отдельные предметы, будто к обстановке добавлялись новые детали. Восточный гобелен на стене. Четыре человека на кровати. Двое в одном кресле, еще один в другом. У окна – обнимающаяся пара. Двое, трое – сколько? – ходят вокруг, наблюдая или чего-то дожидаясь.

Она ожидала, что блондин попытается ее соблазнить, но он отпустил ее руку и ушел через комнату, на ходу сняв пиджак и рубашку. Внезапно оказавшись одна в дверном проеме, она не понимала, что делать, кроме как каким-то образом стать невидимкой среди этих тел. Заметив свободное место у задней стены, она опустилась на четвереньки – бух! – и поползла к нему по ковру. Добравшись до места, она обернулась, как собака в траве – ковер был густой, словно подлесок, – и села, скрестив ноги и бессознательно положив руку на кафтан, чтобы он не задрался и не обнажил ее трусы.

Отсюда она будто бы смотрела на огромный мир взрослых глазами ребенка. Линии комнаты не сходились под прямым углом, а искривлялись так, что задняя стена резко, словно туннель, сходилась в далекую точку света. Из-за этого тела на дальней стороне кровати уменьшались, а на ближней – превращались в гигантов. С отстраненным любопытством она изучала сначала гигантов, затем – карликов. Здесь, там, сверху, снизу, сзади и с боков: