Личный тать Его Величества - Николай Александрович Стародымов

отвечаешь! И это не шучу – головой!.. Да, и гонца спехом организуй, в Москву ему ехать, – это уже начальнику караула. – Ну а ты, братец, отдыхай пока! – отдал распоряжение и писарю. – Сам донесение государю отпишу!

Приказ, который отдал Годунов перед этой поездкой, звучал чётко и недвусмысленно: серебряный секрет выпытать – и Головина удавить. Однако Воейков вдруг подумал, что бывший казначей мог обмануть его, сказать неправду, чтобы от мук дальнейших избавиться. Вот и решил сначала отписать, дождаться ответа, подтверждения приказа… А удавить никогда не поздно.

…Дня через три он навестил узника.

Тот лежал на брошенной в углу охапке сена. В помещении, кроме этой копёнки, стояли только стол, да стул… Да теплилась лампадка в углу перед образами – душевной поддержки узника лишать не полагалось.

Никому не дано путь свой провидеть! Мог ли Воейков представить, что и сам со временем окажется в таком же помещении?..

Головин, увидев Воейкова, уставился на него с ужасом.

– Ты чего! – завозился он на сене, словно старался отползти от вошедшего подальше. – Я ж всё сказал…

– Ну, сказал, так сказал… – с деланным благодушием отозвался Меньшой. – Я не за тем к тебе…

Пётр по-прежнему смотрел с ужасом. Не верил…

Воейков помолчал.

– А вот скажи-ка мне вот что, – наконец, заговорил он. – Вот твой братец, Мишка, в Литву сбежал… Он с собой вашу казну не вывез, часом?..

– Да как бы он вывез? – ослабев голосом, отозвался Головин. – Он же спехом собирался, ничего не приготовил… Да и не было у него ничего…

– Да?.. Ну, смотри-смотри… – в задумчивости отозвался Воейков. – А то как же получится-то: ты за это серебро на казнь готов идти, а братишка твой – в Литве воспользуется…

– Нет у него ничего, – повторил Головин.

– Ну что ж…

Иван хотел было подняться, но Головин его остановил.

– Погодь-ка!..

– Чего тебе?.. – Воейков насторожился, подался вперёд, ожидая каких-то откровений.

Головин отозвался не сразу.

– Слышь-ко… А вот поговаривали… Среди придворных ходит слух… Будто ты уже не раз выполнял такие вот поручения: по приказу Бориски тишком казнишь его недругов… Правда то?..

Воейков склонил голову вбок, смотрел с любопытством.

– А тебе-то что за дело?

– Ну как же… – стушевался узник. – Вот говорят же… Я ж тоже в твоих руках… Вот и дело такое…

– Правду говорят, – решил не отрицать Воейков. – Не каждого татя, тем более высокородного, можно на плаху вести…

Он не боялся откровенничать. В конце концов, рассудил, Головин уже без нескольких суток покойник – так чего ж бояться?..

– Значит, убьёшь, – понял это и Головин – в голосе его звучала тоска.

– Чего? – не понял Меньшой.

– Раз признался в татьбе своей, значит, не оставишь в живых…

Воейков засмеялся.

– Ты ж сам давеча о смерти молил!.. – напомнил он. – А теперь передумал помирать-то?..

– К ней никто не торопится, – мрачно отозвался Головин.

– Это точно, – согласился Воейков. – Вот и не торопись и ты! Кто знает, что завтра нам сулит?..

Ссылка как награда

Верховной волей в страшный путь иду я.

Данте

(«Божественная комедия»)

Разговор с Первым боярином государя Фёдора Иоанновича, с Борисом Годуновым Воейкова обескуражил.

Вернувшись из поездки, Меньшой подробно рассказал всё, что узнал от Головина. И о том, как тот встретил свою смерть.

– Нехорошо получилось, – покачал головой Годунов. – Без суда человека казнить, без дознания…

Воейков промолчал.

О лицемерии Годунова все знали. Среди опричной верхушки он выделялся именно тем, что в крови невинных, или же неправедно казнённых вроде как меньше других оказался замаран. И только самые близкие люди его окружения знали, сколько на самом деле по велению Бориса Фёдоровича умерщвлено несчастных. Только его жертвы нечасто всходили на эшафот, а кончали жизнь в безвестности; и тела казнённых по его велению далеко не всегда находили упокоение на погосте, нередко зарывали где-то в пустынных местах, а то и вовсе спускали в воду…

И Годунов всегда громогласно осуждал случаи исчезновения людей, возмущался ими…

– Укрыться тебе надо, – продолжал между тем боярин. – Из Москвы куда подальше, в волость недосягаемую…

Вот тут только его поручик насторожился.

– Это почему ж так-то?

– Да ты сам посуди! – ласково продолжал Годунов. – Ты ж теперь с Шуйскими и Мстиславскими оказался в ссоре… Да и я тоже, коль ты мой человек… Головина ты кончил – то всем известно. Без суда… Значит, с тебя и спросить нужно, наказать тебя… Вот и объявлю я тебе свою опалу, отправлю куда на украйну, чтобы, значит, никто мне попрекнуть не смог… Парочку лет там отсидишься, а когда история подзабудется, я тебя назад верну.

Примчавшийся в Москву по вызову того же Годунова Воейков рассчитывал на другое. В самых смелых мечтах он возносился до того, что усадьба Головина отойдёт ему… Ну а то, что найденным по его указке серебром с ним поделятся – в том и вовсе не сомневался.

А тут…

– В общем, Ванька, за Югорский камень отправишься, Бабиновский тракт с насибирской стороны острогом запирать, – решительно добил его боярин. – Острог новый возводить на речке тамошней, Тура называется, – и добавил внушительно: – Вторым воеводой…

Воейков ошеломлённо смотрел на него.

– А кто первым?..

И тут на него обрушился удар, которого он и подавно не ожидал.

– Васька Головин…

Оно понятно: род Головиных выше Воейковых, слов нет, и по законам Меньшой не мог стать в этом тандеме старшим. Но оказаться в подчинении родича человека, которого только что незаконно казнил!..

– Без ножа ты меня решил зарезать, боярин! – с упадком в голосе пробормотал Воейков.

– Что ты, что ты! – замахал на него руками Годунов. – И думать так не смей!.. Честь тебе оказываю! Станешь там, за Камнем, присматривать за порядками, моим оком доверенным будешь!.. Поручиком моим личным. За татем этим Васькой присмотришь… А то вдали от государева надзора, не задурил бы он!..

Что оставалось Воейкову?.. Пришлось отправляться за Каменный пояс, острог строить.

Обида

Ешь пироги с грибами, а язык держи за зубами!

Русская поговорка

После покорения Казани уже ничто не могло остановить стремительное разрастание России на восток. Какие-то народы на просторах между Волгой и Уральским хребтом (он же Каменный пояс, он же Югорский камень) охотно принимали подданство Москве, какие-то смирялись, принимая неизбежное, какие-то отчаянно пытались сопротивляться экспансии… Однако процесс продолжался, и во второй половине XVI столетия граница царства упёрлась в Уральские горы, за которыми простиралась необозримая неведомая Сибирь.

Надо сказать, что новгородцы переваливали через Заполярный Урал и раньше, до Оби доходили. Летом –