Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

Ознакомительный фрагментнадежда нашей дипломатии, самый молодой генерал России! — Тут он так лукаво восхищённо указал присутствующим на парадный мундир гостя, что все уставились на его новенькие аксельбанты и погоны.

— Браво! — выкрикнул кто-то звонким голосом.

Николаю показалось, что добрейший хозяин Восточной Сибири столь щедр на похвалу и хлебосолен оттого, что коль случится утвердить пограничный трактат, подписанный им и маньчжуром И Шанем, войдёт граф Муравьёв в отечественную историю не только как администратор, но и как собиратель земли русской, и пожалован будет ему благозвучный титул: граф Амурский, а доведётся, так и князем нарекут. Подумать только! Князь Муравьёв-Амурский, ваша светлость. Останется вот столько до величества. Эх, только б утвердили договор!..

Живо представив себе честолюбивую картинку, Игнатьев скромно улыбнулся и поднял бокал с шампанским.

После ужина хозяин дома и его гость уединились в просторном светлом кабинете с высокими потолками и богатой библиотекой.

— Курите? — поинтересовался граф Муравьёв, предлагая дорогие сигары в полированном ящике с серебряными уголками.

— Нет, — отказался Николай. — У нас в роду никто не курит.

— Похвально, — сказал хозяин кабинета и оставил сигары открытыми. — Я сам, если по совести, курю больше для форсу. Император наш, вы знаете, любитель подымить, да и великие князья ему под стать, так невольно втянешься, привыкнешь: что-то вроде мужской солидарности, — быстро заговорил Муравьёв, не скрывая оправдывающегося тона. — Общение требует жертв.

Игнатьев сделал жест рукой: мол, что поделаешь! и улыбнулся.

— Не самый страшный грех. Куда страшнее зависть и гордыня.

— Да ещё глупость, потакающая им, — оживился граф, найдя в предложенной для разговора теме широкий стратегический простор. — Говоря о своеобразии человеческих типов, можно признать, что русак — босяк, а китаец, что заяц: петлять петляет, а новой дороги боится. Китаец сызмала уверен: раньше было лучше. Правящая династия маньчжуров придерживается политики самоизоляции и самовосхваления. Исторического целомудрия.

— Я полагаю, — со свойственной ему запальчивостью сказал Николай и порывисто захлопнул крышку сигарного ящичка, — Лондон лишит их невинности. Столь же быстро и столь же однозначно, как я, простите, закрыл эту безделицу. — Он бережно приподнял крышку и вернул её ровно в то положение, которое он столь резко нарушил. — Английский парламент циничен до мозга костей, а успех королевских войск в союзничестве с турками и французами одержавших верх над нами в крымскую кампанию, окончательно развязал ему руки. Лондон просто распоясался, наглеет на глазах.

— Наглеет, — заложил ногу на ногу граф Муравьёв. — Рыщет по миру, мира не зная. В ходе минувшей крымской войны англо-французская эскадра предприняла ряд нападений на русские поселения Охотского побережья и даже на самой Камчатке. Чтобы предотвратить их вторжение в Приамурье, мне пришлось направить туда наши войска, предварительно договорившись с китайцами. Он помолчал и добавил: — Тогда-то я и сошёлся с пограничным комиссаром И Шанем, убедил, что лучше иметь в соседях Россию, чем каких-то хищников с большой дороги.

— Очень мудро, ваше сиятельство, предельно своевременно. Я сам видел английскую эскадру недалеко от Нарвы, когда английской королеве захотелось отхватить кусок нашего Севера вместе с Архангельском.

— Губа не дура.

— Да только пушки нашей береговой охраны тоже себе на уме, — засмеялся Игнатьев. — Насыпали англичанам перцу под хвост! Те и пустились наутёк, прикрывшись дымовой завесой.

— Разбойники во фраках, — желчно заметил Муравьёв, — проходимцы. Спасибо князю Горчакову, знает, с кем имеет дело, не даёт бесчинствовать Европе. Да и Егор Петрович Ковалевский, говаривал мне, что всячески противодействует Великобритании, как в центральной Азии, так и на Дальнем Востоке.

Игнатьев улыбнулся. Если чему и противодействовал чересчур доверчивый блюститель порядка в Азиатском регионе Егор Петрович Ковалевский, так это росту своих карточных долгов. Человек честный, мужественно-стойкий, он, в то же время, был азартным игроком. Картам отдавал всё своё время, как личное, так, зачастую, и служебное, но вот удача что-то не давалась ему в руки: манить манила, а обнять его и приголубить медлила. Николай мысленно упрекнул своего начальника, но вслух сказал нечто иное:

— Страсть к перемене мест и путешествиям — в крови у европейцев. Они обожают перемены, верят в их необходимость и не представляют жизни без новшеств. Я побывал в Англии, пожил в Париже, поколесил по Австро-Венгрии, и поразился, как устроен европеец. Хлеба и зрелищ. Больше ничего ему не нужно. Послушать о том, что творится в мире, ему на роду написано. Самый ленивый итальянский босяк, привыкший спать в лодке, свесив ноги в воду, самый нахальный парижский гуляка, не пропускающий ни одной девицы без откровенной скабрёзности, да что там говорить, даже московский прощелыга, живущий милостыней и чем Бог пошлёт, — любой из них с восторгом сопереживания будет слушать вздор и чепуху о незнакомых странах. Они самозабвенно будут нести околесицу об обычаях и нравах тамошних аборигенов, обо всём, что происходит и не происходит. О последнем даже с большим интересом, но на китайцев, как указывает граф Путятин в своей отчётной докладной записке, на китайцев, — он с благодарностью принял из рук хозяина фужер с клюквенным морсом, утолил жажду, промокнул усы льняной салфеткой с фамильным вензелем и продолжил прерванную мысль, — на всех, почти без исключения, китайцев даже намёк о дальних странствиях и переменах в жизни наводит такой страх, и вызывает такое отвращение, что любая идея нововведения кажется им не чем иным, как шагом к пропасти и низвержением в бездну.

— А что Путятин пишет об их вооружении? — Муравьёв позвонил в колокольчик и велел прислуге "заварить китайский лист", не преминув добавить: "Как всегда, с жасмином".

— Путятин пишет, что вооружение маньчжурской армии отвратное. В техническом оснащении войск, как пехоты, так и артиллерии, Китай отстаёт от Англии и Франции наверно лет на сто. Не исключаю, что Евфимий Васильевич сгустил краски, но, судя по тому, как бесцеремонно ведут себя союзники в Китайском море, в главном он не ошибся: армию Китая надо перевооружать. Учить её вести освободительные войны. — Он намеренно подчеркнул характер той войны, которую, по его мнению, будет вести Китай в ближайшие пятнадцать-двадцать лет.

— А что, если перевооружённой и заново обученной армии Цинов взбредёт в голову повести войну иную, не освободительную, как теперь, а самую, что ни на есть захватническую, со всем напором и агрессией подобных войн? — озабоченно нахмурился хозяин кабинета. — Что тогда?

Он взял сигару, провёл ею по усам, шумно втянул воздух. Было видно,