Темиртау - Зеин Жунусбекович Шашкин

тайнами за последние пять лет. Какими мелкими, вздорными кажутся перед этими космическими событиями всякие обиды и претензии. А на тех людей, которые, увидев свое имя в газете, наливаются сизой индюшачьей кровью, брызжут слюной и трясутся от ярости, ей попросту наплевать. И на Каира, если он такой, тоже наплевать! Подумаешь, потревожили его покой. Если я не права, отвечай мне, а права — так исправляйся, вот только и всего.

Она не заметила, как машина остановилась у дома. Поглядела в окно машины, увидела зеленые ворота палисадника и стены дома, где она выросла и провела свои детские годы, и чуть не заплакала. Есть же пословица: «Своя юрта краше ханского дворца». Много красивых зданий и квартир повидала Дамеш за время своего отпуска: и ялтинский санаторий — бывший дворец великого князя, и высотную московскую гостиницу, а все равно сейчас вдруг повеяло на нее таким теплом и радостью встречи, что она захлопала в ладоши и засмеялась.

А дед Курышпай уже спешил ей навстречу. Как она соскучилась по нему, по той самой простодушной радости, с какой он встречал ее, когда она, усталая, возвращалась с ночной смены, по его хриплому смеху и добродушным грубоватым шуткам. А ведь старик не был ни ее родственником, ни тем более отцом. Но он был другом ее отца и сумел заменить ей его, когда Дамеш осталась сиротой. А как погиб ее настоящий отец,— где, когда,— этого Дамеш не знала очень долго. Не знала даже и того, кем он был. На все ее вопросы Курышпай постоянно отвечал тогда только одно:

— Не время еще, дочка, не время! Сундук моей души закрыт на замок, а ключ от него заброшен в море, придет время — все узнаешь.

В высокие минуты жизни бесхитростный простой Курышпай начинал выражаться по-восточному цветисто и возвышенно.

Так и не добилась ничего Дамеш от своего приемного отца. Но за последние годы о ее настоящем отце стали вспоминать и поговаривать все чаще и чаще. Так она узнала, что Саха Сагатов был подпольщиком, революционером, он участвовал в установлении советской власти в Джетысу, был орденоносцем, награжден именным оружием. А дальше с ним случилось что-то непонятное. Этот герой, орденоносец, партизан, уехал однажды в Москву, да так и не вернулся. Вот и все, что Дамеш удалось узнать.

Когда машина остановилась, старик бросился к Дамеш, обнял ее, да так и замер на ее плече.

— Доченька, дорогая моя, любимая, как же я по тебе соскучился! — говорил он, всхлипывая, а колени Дамеш уже обнимал четырехлетний сын Ораза Булат и тоже выкрикивал что-то свое.

В таком настроении — безоблачном, легком, светлом— Дамеш с маленьким Булатом на плечах вышла в столовую и увидела Ажар. И сразу же все ее веселье как рукой сняло. Хуже всего было то, что Ажар тоже пыталась улыбаться и говорить ей что-то ласковое и приветливое. Но что это были за слова, что это была за улыбка! Бледное лицо, вымученный смешок и вся она как больная: Да уж не заболела ли и в самом деле?

Поздоровавшись и поговорив несколько минут, Дамеш опустила Булата на пол и подошла к Ажар.

— Ажаржан,— осторожно сказала она, беря ее за руку,— что с тобой?

— Да так, чепуха! Чувствую себя неважно! — быстро ответила Ажар и отвернулась.

«И это лучшая подруга,— подумала Дамеш,—жена моего названого брата! Что же ждать от других?» Она посмотрела на Ораза, тот молчал и смотрел в пол. «Плохо,— подумала Дамеш,— и эта тоже в претензии, значит, обиделась за брата. Иначе за что бы сердиться? Ведь мы так дружески расстались».

Сели за стол и подняли бокалы, и только Ораз произнес первый тост, как дверь отворилась и вошел брат Ажар, директор металлургического завода — Каир.

Был Каир высок и строен, держался очень прямо и, когда шел, например, по заводу и останавливался, с кем- нибудь разговаривая, всегда высоко поднимал голову и расправлял и без того широченные мощные плечи. А лоб у Каира был высокий, выпуклый, нос прямой, с горбинкой, как говорится, мефистофельский. С этими чертами никак не вязалось все остальное: большие казахские скулы, маленький рот и большие чуть навыкате глаза. Взгляд этих глаз нередко вдруг становился загадочным и странным. Сколько Дамеш в ңих тогда ни вглядывалась, ничего прочитать не могла. Ничего не прочитала в них она и сейчас, когда Каир подошел к ней, засмеялся, сказал что-то приветливое, шутливое и дружески пожал ей руку.

— Ну-с, с приездом, дорогая,— сказал он, улыбаясь,— а что же ты меня не дождалась? А я-то спешил, а я-то гнал машину, чуть не задохнулся от спешки, а она вспорхнула и улетела.

«Еще издевается»,— подумала Дамеш и холодновато сказала:

— Значит, плохо спешил, а чуть-чуть не считается.

Она совсем не так хотела встретиться с Каиром. Она думала: увидит его, возьмет под руку, отведет в сторону и объяснит, что даже не читала этой статьи, что ее подпись под ней просто недоразумение. Но сейчас все хорошие и теплые слова, специально приготовленные для Каира, вылетели у нее из головы, и она после нескольких фраз повернулась к старику.

А он, увидев директора, засуетился, засиял и вскочил из-за стола,

Садись, садись, Каир! — говорил Курышпай.— Мы только что сели. Вот тут, тут и садись,— и он подвинул Каиру стул рядом с Дамеш.

Снова подняли бокалы.

— Ну, за твое здоровье, Дамеш,— сказал Каир, чокаясь с девушкой,— Получила ты мое письмо? Ах, не успела получить, уехала. Ну и хорошо,

Дамеш покраснела, но сдержалась.

— У тебя хорошая память,— сказала она шутливо, но с вызовом.— Вероятно, ты сможешь пересказать мне его содержание.

— Безусловно! — также шутливо воскликнул Каир и повернулся к хозяину.— Ну, а шампанское, шампанское где? Давайте-ка его сюда!

Зазвенели бокалы, и послышались шутки и смех. Ораз стал рассказывать какой-то длинный и несмешной анекдот, и, хотя его никто не слушал, все смеялись. Но тут случилось непредвиденное. Маленький Булат вдруг соскользнул с колен деда Курышпая, подбежал к Каиру и схватил его за колено. Пальцы у мальчишки были грязные, и на новых брюках Каира чудесного стального цвета вдруг оказалось четыре продолговатых черных пятна. Это так его раздосадовало, что он вскочил с места.

— Да уберите же ради бога мальчишку! — крикнул он раздраженно.— Костюм совсем новый, только что из ателье.

Курышпай поглядел через стол на сердитое лицо Каира и засмеялся.

— Нельзя так, он же