Крещение Руси. От язычества к христианству - Владимир Петрухин

Летописец добился своего — благочестивой легенде о его путешествии по пути из варяг в греки верили до недавнего времени.

Споры о реальности апостольской миссии на Руси начались еще в древности. Составители древнейших сводов, предшествовавших «Повести временных лет», утверждали, что в русской земле «не беша апостоли ходили». Однако сам византийский император Михаил VII Дука написал в конце XI в. письмо своему родственнику киевскому князю Всеволоду (чье крещальное имя было Андрей), сыну Ярослава Мудрого и внуку Владимира, крестившего Русь, в котором говорилось о «согласии в божественном обряде» (ведь Русь приняла христианство по греческому — византийскому обряду) и о том, что император узнал «из священных книг и достоверных историй, что наши государства Русь и Византия оба имеют один некий источник и корень, и что одно и то же спасительное слово было распространено в обоих, что одни и те же самовидцы божественного таинства и вещатели провозгласили в них слово Евангелия»^[4]. «Самовидец божественного таинства» не назван здесь по имени, но сама церковная деятельность Всеволода Ярославина свидетельствовала, о ком идет речь: в 1086 г. князь заложил церковь Св. Андрея в Киеве и основал там монастырь. В отчине Всеволода Переяславле также была построена церковь Св. Андрея.

Яростный спор об исторической достоверности путешествия Андрея разгорелся еще во второй четверти XVIII в. между М. В. Ломоносовым и приглашенными в Петербург для занятий русской историей немецкими академиками Г. З. Байером и Г. Ф. Миллером. Они стремились очистить российскую историю от всего легендарного. Ломоносов — одна из самых противоречивых фигур в российской историографии. Знаменитый историк С. М. Соловьев писал, что Ломоносов «нисколько не был приготовлен заниматься русскою историею», и обнаружил тенденцию, которой следовал великий ученый XVIII в. «Всяк, кто увидит в Российских преданиях равные дела и героев, Греческим и Римским подобных, — писал Ломоносов, — унижать нас перед оными иметь причины не будет; но только вину полагать должен на бывшей наш недостаток в искусстве, каковым Греческие и Латинские писатели своих героев в полной славе предали вечности»^[5]. Здесь и содержится та самая максима риторического направления в исторической науке, ищущего в истории лишь славных подвигов, которое активно не принимал Соловьев.

Нужно заметить, что Ломоносов, литератор, один из реформаторов и создателей современного русского языка, болезненно реагировал на «глухоту» к русскому слову немецких профессоров истории Байера и Миллера. Но чтобы отстранить Миллера от написания российской истории, Ломоносов прибегал в своих «рапортах» и записках в канцелярию Академии наук к «аргументам», неприемлемым ни для Соловьева, ни для науки: о «святом Несторе летописце» не должно было писать, что тот ошибался; кощунством считал он утверждение Байера о том, что апостол Андрей, вопреки летописи, не бывал в России и не проповедовал Евангелия.

Не одна Русь стремилась отыскать благочестивые свидетельства дальних странствий Андрея. Летописец опирался на византийскую средневековую традицию, согласно которой Андрей получил по жребию Север Европы и прошел земли ивиров (Грузию), савроматов, скифов и «всякую страну и город, какие расположены к северу от Черного моря». В «Хронике пиктов», загадочных аборигенов Шотландии, составленной в XII в., как и «Повесть временных лет», рассказывается, как ангел Божий повелел апостолу покинуть Константинополь и двинуться в далекую страну. Он двинулся туда (практически по тому же пути из варяг в греки) с семью товарищами и божественное сияние окружало странников. Сам король пиктов с войском вышел ему навстречу, и войско пало ниц, не в силах выдержать сияния — семеро хромых и слепых обрели тогда исцеление, поэтому Андрей наиболее почитаем в Шотландии — той части северных пределов Скифии, где он учил.

Удивительно, но предреченная Андреем в русской летописи слава киевских гор действительно была запечатлена в истории, причем в истории дохристианской.