Венская рапсодия - Юлия Дростен

в руку девушка опасалась, но ей нравились табуны кобыл с жеребятами. Животных охраняли конные пастухи с собаками. Хелена уверяла, что собаки могут справиться даже с волками, но диких зверей Фанни, к ее огромному облегчению, еще не видела: серые хищники немилосердно преследовались и были редкостью.

Как только обе девушки покинули тень, которую отбрасывали здания, солнце начало нагревать черный цилиндр Фанни.

«Сегодня у меня наверняка снова будет ужасно болеть голова», — подумала она, мечтая вернуться в темный прохладный дом. Но Хелена непременно желала поскакать к табуну и посмотреть, как клеймят родившихся в новом году жеребят. Как хорошо воспитанная барышня из аристократической семьи, разъезжать по округе она могла только в сопровождении компаньонки, поэтому выбора у Фанни не было.

Хелена усиленно обучала ее верховой езде. До приезда в Пусту Фанни ни разу не сидела на лошади, поэтому каждое утро после завтрака конюх помогал ей взобраться на старого пони, еще помнившего, как училась ездить сама барышня. Пони трусил перед усадьбой на длинной корде[14]. Девушке приходилось сидеть на лошадке боком, как положено даме. По словам Хелены, пони был кротким как овечка, но всякий раз, когда Фанни пыталась на него взобраться, он норовил ущипнуть ее, а иногда просто застывал на месте, никак не реагируя на ее команды, сколько бы она ни старалась сдвинуть его. К тому же в дамском седле управлять лошадью было почти невозможно, ведь дотянуться до бока животного получалось лишь одной пяткой. При попытке использовать хлыст пони принимался прыгать, выгибая спину, отчего наездница падала. Тем не менее по прошествии шести недель Фанни начала себя чувствовать в седле более-менее уверенно, пересела на лошадь и стала сопровождать Хелену во время конных прогулок.

В тот день обеих девушке во дворе, как обычно, ожидали конюхи с лошадьми. Перед тем как взобраться в седло, Хелена бросила озабоченный взгляд на окна усадьбы.

— Мама наверняка стоит у окна и злится, что мы ездим по-мужски.

— Вы жалеете о принятом решении? — спросила Фанни.

— Нет. — Хелена тряхнула головой. — Даже приятно наконец-то пойти наперекор маме. Мне просто не хочется по возвращении снова выслушивать ее тирады.

Идея с мужским седлом исходила от Фанни. Она была убеждена, что смогла бы лучше держаться на лошади, зажав ее корпус обеими ногами. Широкое и глубокое пастушье седло, в котором ездили мужчины, казалось ей гораздо удобнее дамского. Попытки Фанни разожгли любопытство Хелены. Опробовав мужское седло, она тоже решила пользоваться им. Баронесса была в ужасе и запретила дочери сидеть на лошади, неприлично раздвинув ноги. Барон же со смехом разрешил делать что вздумается. Его вовсе не волновало, что Хелена скачет по Пусте по-мужски.

Девушки пустили лошадей шагом и покинули двор, повернув на узкую песчаную дорожку, которая вела на просторы Пусты. Неподалеку от усадьбы работники косили траву. Они шли длинными рядами, дружно взмахивая косами. За ними следовали женщины, ворошившие скошенную траву деревянными граблями, чтобы она лучше сохла. По пути Хелена всегда обращала внимание Фанни на интересные мелочи.

— Это катран, — указала она на невысокое растение с мясистыми листьями. — Его можно отваривать и есть. А вот тот серебристый кустик — вермут.

— Я думала, вермут — это напиток, — отозвалась Фанни, вспомнив, как Йозефа после сытной еды охотно выпивала рюмку вермута для пищеварения.

— Так и есть, — кивнула Хелена. — Напиток настаивается именно на этой траве, которую еще называют полынь. Ой, посмотри туда! — Барышня указала на низину в отдалении, где однообразную зелень нарушали многочисленные вкрапления фиолетового цвета. — Это поле гвоздик. Разве не прекрасно?

Заслонившись от солнца, Фанни взглянула в направлении руки Хелены.

— Если присмотреться, то Пуста не такая уж и пустая.

— Тебе тут все еще не нравится? — расстроилась барышня.

Фанни отмахнулась от комара, нацелившегося ей на нос.

— Все в порядке. Но я буду рада осенью поехать в Вену.

— Ты часто скучаешь по ней?

Фании молча пожала плечами, и Хелена продолжила: — У меня все наоборот. В Вене одно событие громоздится на другое. Нет времени передохнуть. Постоянно нужно думать, что я говорю, с кем веду беседу, как выгляжу. Это так утомляет, что я всегда рада по весне вернуться в деревню. А где именно в Вене ты выросла, Фанни?

— В предместье Альзер, — ответила та односложно. Она надеялась, что Хелене этого хватит, но ошиблась.

— Я там никогда не была, — призналась та. — Как живется в Альзере? Расскажи немного о себе.

— Особенно нечего рассказывать. Я ходила в народную школу, а потом в заведение, где обучают хозяйственным навыкам. Выучившись, работала в разных домах экономкой и камеристкой. — Фанни посмотрела на небо, где кружила пара хищных птиц. — Вы хорошо разбираетесь в породах, барышня: что это за птицы?

Хелена запрокинула голову.

— Ястребы. Их можно узнать по длинному хвосту с закругленным углами. Скажи-ка Фанни, мне почудилось или ты пытаешься уйти от ответа?

Фанни посмотрела на бурую гриву своей лошади и подумала о том, что ей говорила Йозефа, когда она была маленькой и задавала вопросы о родителях: «Когда люди слышат, что ты из приюта, сначала они пристают с расспросами, думая узнать что-нибудь интересное, а после не доверяют, потому что ты выросла не в семье. Будь умницей и не рассказывай о своем происхождении».

Девушка всегда следовала совету наставницы, но сейчас ей очень хотелось поделиться с кем-то своей историей. Вот только подходит ли молодая баронесса на роль наперсницы?

— Вижу, тебя что-то волнует, — услышала она голос Хелены. — Не хочешь рассказать?

Фанни глубоко вздохнула и отринула сомнения.

— Я выросла в приюте. — Она выжидающе посмотрела на Хелену, но на лице у той ничего не отразилось.

— В приюте? Это богадельня?

— Нет. — Фанни грустно улыбнулась. — Это заведение для детей, которых не могут вырастить родители. Похоже на дом сирот, только мои родители не умерли.

— Что же с ними случилось? Почему ты не осталась у них? — спросила Хелена. Она, очевидно, не представляла себе, что такое приют.

— Я не знаю моих родителей, — тихо призналась Фанни. — Родив меня в Центральной клинической больнице, мать заплатила деньги, чтобы сохранить анонимность. Нет никаких документов, в которых значится ее имя или имя моего отца. Об этом мне рассказала старшая надзирательница приюта. Она вырастила меня, став моей приемной матерью или, скорее, бабушкой: ей уже очень много лет.

Хелена долго смотрела на камеристку.

— Теперь я понимаю, почему ты не хотела говорить о том, как прошло твое детство. Это слишком грустно.

— Грустно было не всегда, милостивая сударыня. Госпожа Пфайфер, главная надзирательница, хорошо обо мне заботилась, и я ее очень