Тайные дневники Шарлотты Бронте - Сири Джеймс

Эмили захлопнула за мной дверь и заперлась в спальне на два часа, после чего ей пришлось спуститься, чтобы помочь приготовить ужин.

Я попыталась помириться, когда мы работали бок о бок на кухне, но Эмили сурово упрекнула меня:

— Отвратительно уже то, что ты прочла одно стихотворение, Шарлотта. Но прочесть все… все! Это непростительно.

За столом Эмили меня игнорировала. Ужин вышел напряженным и неловким, на что папа заметил: «Что-то вы сегодня притихли, девочки» и «Не надо швырять тарелки на стол, звук громкий и неприятный».

Сразу после этого испытания я отыскала Эмили на крыльце. Она рассеянно гладила Кипера, лежавшего у ее ног. Я взяла шаль и присоединилась к сестре.

Солнце только что село, забрав с собой остатки тепла, но ветер все не мог угомониться. Меня охватил озноб, когда я опустилась рядом с сестрой на холодные каменные ступени. Свет быстро угасал; в небе висела всего одна туча, но она окутала всю землю от полюса до полюса, скрыв в серой дымке церковь за нашими спинами. Мы некоторое время молчали, пока я собиралась с мыслями. Наконец я отважилась:

— Мы живем в одном доме, Эмили. Работаем на одной кухне. Едим за одним столом. Дверь моей комнаты всего в нескольких футах от твоей. Ты не можешь вечно злиться на меня.

— Посмотрим.

Ее резкие слова жалили, как стрелы. Я вздрогнула, но не поддалась обиде.

— Позволь, я опишу тебе похожий случай.

— Не утруждай себя.

— Вообрази на мгновение, что у меня есть папка с картинами, которые я писала втайне. Я считаю их своей собственностью и ясно дала понять, что не хочу никому показывать.

— Прекрати эту смехотворную болтовню.

— Представь, что ты вошла в мою комнату и увидела распахнутое окно, на кровати лежит открытая папка, картины рассыпаны по полу. Ты собрала бы их или оставила так?

Эмили закатила глаза, но все же нехотя уточнила:

— Ветер дует?

— Дует.

— Дождь собирается?

— Это же Йоркшир.

— Флосси и Кипер дома?

— Они могут вбежать в любой момент.

— Тогда, полагаю, я соберу их.

— Даже если я категорически запретила их трогать?

— Только из опасения, что они испортятся. Однако, если это личные картины, я не буду смотреть на них.

— План, достойный восхищения. Но разве не может случиться, что, несмотря на самые благие намерения, твой взгляд случайно упадет на одну из них?

— Всего лишь взгляд, не более.

— А если этот краткий взгляд упадет на картину, исполненную такого благородства, такой изысканной красоты, какой ты никогда прежде не встречала? Ты отвернешься? Зажмуришься? Или испытаешь непреодолимую тягу изучить ее и остальные картины в подробностях, усладить ими свой взор, возблагодарив Бога за возможность восхититься сокрытым в них гением?

Сестра вздохнула и воздела руки.

— Ладно! Ладно! Из тебя получился бы прекрасный адвокат, Шарлотта. Я прощаю тебя. Ну как? Полегчало?

— Полегчало, — отозвалась я и тоже вздохнула.

Ветер задул с новой силой. Я придвинулась ближе к сестре, обняла ее и укрыла шалью нас обеих.

— О чем только ты думала! Выйти из дома без шали!

Она опустила голову мне на плечо.

— Прости, что ударила тебя.

— Прости, что прочла твои стихотворения без разрешения.

Несколько минут мы дрожали в объятиях друг друга и наблюдали, как пасмурное, безлунное, беззвездное небо становится из серого черным. В наших отношениях снова воцарилась гармония, и я позволила себе вернуться к вопросу, который реял на периферии моего сознания весь день, с тех пор, как я познакомилась с тетрадью Эмили. Не рано ли? Осмелюсь ли я заикнуться о нем?

Я осмелилась.

— Их нужно издать.

— Что?

— Твой стихотворения. Они достойны публикации.

Эмили оттолкнула меня и с негодованием вскочила.

— Ты презренное и невыносимое существо, Шарлотта Бронте. Если я считаю свои строки слишком личными даже для твоих глаз, зачем мне показывать их другим?