Несостоявшаяся ось: Берлин - Москва - Токио - Василий Молодяков

Гото пробыл в СССР полтора месяца: 22 декабря 1927 г. он прибыл в Москву, проехав по Транссибирской железной дороге, а вечером 21 января 1928 г. отбыл в обратный путь тем же маршрутом. Перед отъездом из Токио он, как и Кухара, был принят императором. Визит был неофициальным, но можно без преувеличения сказать, что он проходил на высшем уровне. Гото был принят всеми высшими советскими руководителями, включая номинального главу государства – председателя ЦИК СССР Калинина. Конечно, эта краткая встреча, состоявшаяся в канун Нового года, имела сугубо протокольный характер, но именно в этом качестве она была важна для определения статуса гостя.

На встрече с Калининым присутствовал и секретарь ЦИК Авель Енукидзе, «белокурый, голубоглазый добродушный грузин с явными прогерманскими симпатиями» (характеристика из мемуаров посла Дирксена), считавшийся личным другом Сталина и едва ли не «серым кардиналом» Кремля. Не имевший никакого официального отношения к внешней политике, именно Енукидзе в 1930-е годы – наряду с полуопальным, но все еще влиятельным Радеком – участвовал в неформальных, но, несомненно, инспирированных или, по крайней мере, санкционированных «сверху» контактах с иностранными дипломатами, в том числе германскими и японскими. История одного из них не раз пересказывалась в литературе, но обнаружить первоисточник автору этих строк не удалось. Л.А. Безыменский ссылается на запись Дирксена [В «Документах внешней политики Германии» информация об этой встрече отсутствует.] без точного указания на ее публикацию, А.М. Некрич на монографию германского историка, которой я не имел возможности видеть. Сказанное обоими в целом совпадает, так что попробуем поверить им на слово.

16 августа 1933 г. Енукидзе пригласил на подмосковную правительственную дачу Дирксена и советника посольства фон Твардовского, к которым присоединился заместитель наркома иностранных дел, бывший полпред в Германии Николай Крестинский, у которого посол и тогда, и в позднейших мемуарах отмечал «прогерманские симпатии». Кстати, в 1933 г. и Крестинский, и Енукидзе «как обычно», по замечанию Дирксена, проводили отпуск в Германии, несмотря на приход национал-социалистов к власти [В мемуарах Дирксен отмечал важность этих свежих впечатлений: «Из этой поездки Енукидзе, по-видимому, вынес явно благоприятное впечатление о Германии. Он наблюдал новый дух активности и энергии на фоне отсутствия инцидентов, которые омрачили бы его пребывание в стране».].

A.M. Некрич писал: «Советское руководство продолжало надеяться, что после того, как острый период в установлении власти национал-социалистов пройдет, станет возможным установление прежней гармонии… Енукидзе откровенно высказывался в том смысле, что руководящие деятели СССР прекрасно отдают себе отчет в развитии событий в Германии. Им ясно, что после взятия власти «пропагандистские» и «государственно-политические» элементы в партии разделились. Енукидзе подчеркивал, что Германия и СССР имеют крупные общие интересы, заключающиеся в ревизии Версальского договора в Восточной Европе. Енукидзе высказывал надежду, что в скором времени оформится «государственно-политическая линия» и в результате внутриполитического урегулирования германское правительство приобретет свободу действий в сфере внешней политики. Для понимания образа мыслей советского руководства и его оценки национал-социализма особенно важны слова Енукидзе, что подобной свободой внешнеполитических действий «советское правительство располагает уже много лет». Енукидзе, таким образом, проводил прямую параллель между тем, что происходило в России после революции, и тем, что происходит в Германии после прихода к власти Гитлера, то есть тем, что сами нацисты называли национал-социалистической революцией. Продолжая эту параллель, Енукидзе сказал, что как в Германии, так и в СССР «есть много людей, которые ставят на первый план партийно-политические цели. Их надо держать в страхе и повиновении с помощью государственно-политического мышления». «Национал-социалистическая перестройка, – утверждал Енукидзе, – может иметь положительные последствия для германо-советских отношений». Енукидзе явно искал и находил общие линии развития, схожие черты между германским национал-социализмом и советским коммунизмом».^[122] Итогом встречи стала устная договоренность о встрече Гитлера с Крестинским, которая не состоялась, согласно мемуарам Дирксена, из-за интриг Литвинова, отменившего визит своего заместителя в Германию. «Литвинов был довольно ревнив к другим сотрудникам Наркоминдела, привлекавшим всеобщее внимание. Он мог также с неодобрением воспринять любую попытку помешать его усилиям выстроить советскую внешнюю политику в одну линию с внешней политикой западных держав».^[123]

Забегая вперед, напомню, что летом 1935 г. Енукидзе попал в опалу, а в 1937 г. был арестован и расстрелян. Аналогичная судьба постигла едва ли не всех участников макиавеллистских зондажей Сталина относительно сближения с Германией и Японией – Радека, Крестинского, Карахана [Дирксен в мемуарах охарактеризовал его как человека, «плывшего в кильватере Енукидзе».], полпредов Хинчука и Юренева, торгпреда Канделаки и других. Ходили слухи, что, несмотря на «меры физического воздействия» (попросту говоря, пытки), Енукидзе отказался оговаривать себя и других на показательном процессе, на что, как известно, согласился Радек, а после дополнительного «воздействия» и Крестинский. Но это будет только через десять лет после визита Гото в Москву.

Японские документы об этой поездке опубликованы полно, хотя их не так много. В Архиве МИД сохранилась в основном рутинная переписка, касающаяся технических сторон визита, а также откликов прессы на него. Наибольший интерес представляют записи бесед Гото, сделанные его помощниками; они включены в многотомную публикацию «Документов внешней политики Японии», а еще ранее использовались в литературе.^[124] Однако снова приходится с сожалением констатировать, что наши документы (в первую очередь записи переговоров) до сих пор не опубликованы, хотя и были использованы в книге Л.Н. Кутакова. При этом гораздо менее информативные записи бесед Чичерина и Карахана с послов Танака (однофамилец премьера) в многотомник «Документов внешней политики СССР» включены.