Золото Омейядов. Часть первая - Ортензия

что таким образом они будут отомщены и удастся возродить со временем племя, или… или нечто ещё, но Чинг поверил и пошёл на такую жертву. А меня, вероятно, хотела подчинить своей воле и сделать тем самым оружием возмездия, а потом её внук остался бы единственным вождём. Вряд ли я у неё был в планах, разве что как бык-производитель. Вот такая длинная многоходовка. Европейцам не следовало приносить свою цивилизацию неграм и уничтожать язычников на чёрной территории, а учиться у них подобным интригам.

«Мензанганкона уходит в лес Дуя, где живёт Тулая, — снова заговорил переводчик, — он собирается умолять Духа Леса, чтобы тот простил его и убедил чёрного воина, у которого вместо глаз — солёная вода, не убивать зулусов. Я сказал — ты услышал».

Последняя фраза рассмешила. В XXI веке её произносили чуть ли не в каждом фильме. Помнится, в фильме «Экипаж» так высказался какой-то высокопоставленный чиновник. Но зулус это произнёс из-за скудности словарного запаса. И что сказать? Нас ждёт полная деградация.

Они опять помолчали, и барон, осмыслив сказанное, спросил:

«Что Джамакандаба решил?»

«Джамакандаба — воин. Он не поклоняется Тулая. У него другие духи. Они молчат, значит, Джамакандаба всё делает правильно. Мы пришли взять своё и уйдём, когда возьмём это».

Так переводчик — вождь. Имечко у него, язык сломать можно, и говорит о себе, как индейцы у Фенимора Купера, как о ком-то, кто в данный момент отсутствует по уважительной причине.

Я попытался рассмотреть Джамакандаба более внимательно.

Низкий лоб, толстые губы. Его дряблые щёки с неровной щетиной висели, делая лицо вытянутым и худым. Это я ещё при дневном свете разглядел. И было оно размалёванное и свирепое, без единого проблеска благородства. Да и откуда взяться благородству на лице дикаря? Его там априори не могло быть.

А кто-нибудь когда-нибудь вообще видел благородство на лице туземца в XVII веке, кроме Фенимора Купера, конечно. У него все могикане благородные, а ирокезы — негодяи. Смею заверить, что Ункас, о котором он рассказал, на самом деле был той ещё сволочью.

На низком лбу вождя белым цветом были выведены полоски сверху вниз, частично напоминая забор вокруг сарая. Подобная полоса была расположена на переносице и совсем коротенькая над верхней губой. На щеках — пять кругов, один в другом, как мишень в тире. А толстым губам позавидовала бы Иванова из Болгарии, запамятовал её имя, читал, что они у неё самые большие в мире. Колола дура кислоту три раза в год. У Джамакандаба они родные, и что он, попади в будущее, мог попасть в Книгу рекордов Гиннеса, ему и в голову не придёт.

Духи у него другие. Не в духах дело. Мозгов у дурака меньше, чем у таракана. Послушал бы своего друга колдуна и прогулялся в лес Дуя. Глядишь, Дулая бы ему их вправил.

В этот момент Джамакандаба глянул точно в нашу сторону, словно почувствовал, что я его разглядываю, и улыбнулся, показав не только большие зубы, но и дёсны. Улыбочка барракуды, но он этого не знает лишь по одной причине: зеркало в Африке отсутствует как вид.

— Так он что, в самом деле колдун? Я думала, это выдумка, — сказала Элен, когда стало понятно, что продолжения не будет.

— Почему выдумка? Экстрасенсы не вчера появились. Это в Европе таких сжигали на костре, но не всех. Кто-то был приближенным к королю: звездочеты и прочие. А здесь они быстро пробивались. Вспомнить старую колдунью. А может, именно кровь помогала, потому и хлебала литрами.

— Но я всё равно ни слова не поняла из этого английского, — махнула рукой Элен, — что он объяснял, о чём говорил. Абракадабра какая-то.

— Я тоже не совсем понял. Сейчас барон своим будет переводить на французский, может, из этого станет понятнее.

И действительно, все столпились вокруг барона, и он, принявшись жестикулировать руками, начал что-то рассказывать. Вот только нам от этого легче не стало. Монах отошёл метров на десять и расхаживал влево-вправо, периодически останавливаясь и разглядывая неприступные скалы монастыря.

А с другой стороны, почему неприступные? Понаделали сотню лестниц и создали бы нам проблему. Вот только в голову им такое не могло прийти при свободном проходе. И очень надеялся, что ночью атаковать не будут, а подождут до рассвета.

— А может, и мне расскажете, что колдун сказал? — подала голос Дженни, сообразив, что перевода не дождётся. — Что это вообще было?

— Да срань какая-то, — отмахнулась Элен, — вообще ничего не поняла и тем более не запомнила. Дух Леса, Дух воина. Ерунда полная.

— Я запомнил, — подумал, может, африканка лучше нас знает про ритуалы и что за глаза из солёной воды. Хоть что-то в детстве ей рассказывали до того момента, как во Францию укатила.

— И?

И я передал почти слово в слово.

— Вот чёрт! — Элен только руками развела. — Как ты запомнил эту муть? Тут же слова повторить невозможно даже на десятый раз. — И, обернувшись к Дженни, добавила: — Ну что, много поняла?

— Звезда, пролившая много слёз, — это солнце, которого не было видно во время сезона дождей, — сказала Дженни. — А воин с глазами солёной воды — это ты. Они, вероятно, были на берегу океана. Только он синий, а в реках вода постоянно мутная. Колдун считает, что все, кто останутся здесь, сегодня умрут. Ты убьёшь. Оторвёшь им руки и ноги, и тогда они не будут помогать племени.

— Ничего себе! — Элен откинула прядь волос назад и с удивлением уставилась на меня, словно это я выдал такую информацию.

Но как колдун узнал про пулемёт? Его бы в Москву, на «Битву экстрасенсов», задал бы он там жару!

— А откуда ты это знаешь? — поинтересовался я у Дженни.

— Я не всё время находилась в Париже. У меня есть подруги, которые живут в маленьких деревнях. Я ездила в свободное время, французский преподавала. Они так и разговаривают. У них нет слова «цвет». Красный — когда солнце садится, жёлтый — когда солнце в зените, синий — вода в океане и так далее. А вообще, не знаю, как сейчас, но там они создают ритуалы, чтобы провести чёткую грань между детством и взрослой жизнью.

— Двадцать первый век, — сказала Элен, — во всей своей красе. Как же мне повезло не родиться в Африке! А я ещё переживала, что появилась