Дар рыбака - Джулия Р. Келли

мороз, а затем подальше от двери. А сама встает у каменной стены. В рваном свете от решетчатого окна Джозеф не видит Агнес, как не видят ее остальные мужчины, в упор не видят – ни Скотт, ни ее родной отец, – а потому она берет Джозефа за руки и стискивает его пальцы в ладонях. И только тут он будто замечает ее и осознает, где он и с кем.

– Что такое, Агнес? Отчего ты так на меня смотришь?

И вопреки тому, что подсказывает ей нутро и сердце, все ее существо, Агнес тянется к нему и привлекает к себе. А затем припадает к его губам.

Дороти и дети моря

Из приоткрытой двери Дороти видит, как опять начинается снег, и в нежданной тишине слышит, как он приглушенно падает на крышу. Дороти стоит как в бреду. Рука ее невольно тянется к груди, будто к открытой ране. Она больше не хочет видеть Джозефа с Агнес. И закрывает дверь. Музыка стихает, все постепенно рассаживаются, разговоры смолкают, и дети усаживаются на коленях у взрослых либо на полу.

Из толпы поднимается женщина, и сельчане тут же оборачиваются к ней, а в зале воцаряется тишина. Женщина сама неприметная, и Дороти с трудом узнала бы ее на следующий день, но стоит ей заговорить, как комната вокруг тает и меркнет, а голос ее все вьет серебряной нитью предание.

Жил-был на свете рыбак, и была у него жена. И ютились они в домике у моря. И родился у них сын, чудный мальчик. Плакал он редко и все больше улыбался. Однажды ночью море обозлилось, обрушилось на отмель громадными волнами, и рыбак, что вышел в море на лодке, так и не вернулся к ужину. Не вернулся он и назавтра, и послезавтра, но буря все никак не утихала. Жена уже знала, что рыбак ушел из жизни насовсем, а потому подхватила мальчика на руки и спустилась на отмель выплеснуть ярость из-за гибели мужа.

Она по колено вошла в бурлящее, клокочущее море и лила горькие слезы, а море тянуло ее все глубже и глубже. Среди волн она заметила детей из пены и соленой воды. Они тянули руки к мальчику, но мать держала его крепко-накрепко. Она и так уже лишилась мужа и не намерена лишиться сына.

Море кругом все высилось и свирепело, и тут она услышала их голоса, услышала детей моря.

«Идем, идем».

Стоило детям лишь на миг ее ослепить, как она ощутила, что мальчик ускользнул из ее рук, и услышала смех детей. Волны отступили в море, но она так и осталась стоять на песке, и, к облегчению матери, у ног ее лежало дитя. Она сгребла его в охапку и помчалась в домик, прочь от бури и детей моря, ведь она и прежде слышала предания о них, о феях из иного мира, что крадут людских детей.

Сын ее вырос в прелестного мальчика, хотя улыбался он редко и все больше плакал, а мать и впредь несла с собой скорбь по умершему мужу, но кормила и одевала дитя и укладывала его по ночам на лежанку, а сама все время изливала ему свое горе.

Семь лет спустя море вновь обозлилось, и мальчик вдруг проснулся и услышал на ветру голоса. Он вышел из дому и пошел на голоса к берегу моря.

«Идем, идем».

И мальчик рассмеялся, потому что узнал голоса – узнал в них морских фей, что вернулись за ним и заберут его домой, в мир иной, где никто не знает горя, и он кинулся в море и бежал, пока не завидел их среди волн.

«Идем, идем».

Он протянул к ним руки, пальцы их сплелись в воде, и мальчик с радостью вернулся к ним вновь.

На суше мать своего сына больше не видела, хотя то и дело спускалась на берег выплакать свое горе морю, что украло у нее мужа и сына, и на волнах порой ей чудились дети моря, а среди них играл и ее собственный сын.

Позже, среди ночи, Дороти беспокойно ворочается в загадочном междумирье на грани сна и яви. На кейли прозвучало множество преданий и песен, но, прислушиваясь в темноте к многоголосице моря, к его дыханию, среди шипения и всплесков волн она слышат их голоса, детей из мира иного, и лишь потом она опять проваливается в глубокий сон, лишенный сновидений.

На следующее утро Дороти просыпается и, повернувшись, растерянно хмурится. Почему она на стуле? Укутанная в одеяло, она сидит перед потухшим очагом, хотя в золе еще теплится дыхание огня. Дороти порывается встать, но голову ее тут же пронзает острая боль.

А заодно воспоминания о прошлой ночи.

Она цепенеет. Перед глазами проносятся смутные образы. Как она пьет, или скорее хлещет, виски; как выходит на улицу, видит Джозефа с Агнес. Она подпирает голову рукой. Сколько же виски она вчера выпила?

Пить алкоголь – это грех. Господь заповедовал воздержание.

Щеки у нее вспыхивают от стыда.

Еще и танец – о чем она только думала, когда пошла за ним в толпу? И танцевала с ним? Как нелепо она, надо думать, смотрелась со стороны. Скованная, смехотворно зажатая, за что над ней наверняка (и заслуженно) насмехались, когда она ушла. Как же она добралась до дома? И кто ее домой привел? Привел домой. Это ее, школьную учительницу. Только тут она замечает, что ее ботинки выставлены у очага.

Она откидывает одеяло и облегченно вздыхает: хотя бы платье все еще на ней, со всеми бантами, кружевом и пуговицами, но кто же снял с нее ботинки?

Дороти мучает жажда, но стоит ей встать, как голова раскалывается, а живот с каждым шагом подводит. На кухне она жадно поет воду и встает, опершись головой о стену.

Она замечает в раковине кружку, и на память ей приходит образ миссис Браун.

– Выпейте чаю, это поможет – вы не первая хватили лишку.

Выходит, это миссис Браун привела ее домой. Как она, должно быть, этим упивалась.

– Хотя пили вы и впрямь как рыба – никогда бы не подумала, что вам такое по плечу.

Как теперь смотреть им в лицо?

Обычный распорядок дня придется забросить. Она распахивает занавески и щурится от яркого зимнего света. Как вдруг она вспоминает.

Агнес и Джозефа.

Их поцелуй.

Свет режет ей глаза. Дороти поднимается наверх и смотрится в зеркало. Она