Годунов. Трагедии Смутного времени - Александр Николаевич Бубенников

– Благодарю. Король Карл оказался прав, доверив мне великую миссию военной помощи русскому государю. Шведские воины не подвели ни тебя, ни своего сюзерена.

– Понятно. Подарки вы непременно получите, а прямо сейчас прими мою самую искреннюю благодарность, – сказал Якобу Шуйский. – Все вышло так, как мы с твоим великим королем, моим надежным союзником, и задумали.

– А где твой брат Дмитрий Иванович? Что-то не видно его. Может, нездоровится ему от чужих успехов? – подколол племянник дядю.

Тот только отмахнулся от этого вопроса как от назойливой мухи. Государю было неприятно, что герой-полководец в первый же день заметил некрасивый поступок Дмитрия Шуйского, категорически отказавшегося присутствовать на встрече военачальника, побившего поляков и самозванца. Как ни уговаривал царь брата выйти встречать Михаила, тот ни в какую. Дмитрий Иванович увидел в своем племяннике явного соперника в борьбе за корону после смерти или ухода с престола Василия, весьма слабого здоровьем. Дочери его умерли в младенчестве, и теперь он был бездетен, несмотря на брак с молодицей Буйносовой-Ростовской. Поэтому князь Дмитрий Иванович Шуйский считал себя законным наследником российского престола, затевал одну интригу за другой, ябедничал и наговаривал на племянника Михаила. «Полуцарь» за это несколько раз бил брата палкой и пускал в ход кулаки.

Да, настало время пировать. Хлебосольные москвичи зазывали шведских и русских воинов к себе, столы ломились от изысканных яств и хмельного пития. Однако мрачные мысли так никуда и не делись. Все русские люди, в том числе и царь Василий Шуйский, знали, что самозванец не уничтожен. Он находится в калужских землях и точит нож на Москву. Да и король Сигизмунд не дремлет. Он наверняка скоро получит осадную артиллерию, способную разрушить стены Смоленска.

Сам же неугомонный Михаил Скопин-Шуйский планировал переждать в праздничной Москве распутицу, немного отдохнуть, порадоваться короткому свиданию со своей женой Александрой, дочерью окольничего Василия Петровича Головина. Затем он строгим воинским порядком пойдет на выручку воеводе Шеину, осажденному в Смоленске.

Даже на пиру подозрительный царь ревновал своего племянника к его военной славе. Ведь сам-то он еще при Грозном и Годунове проявил собственную полководческую несостоятельность и бездарность. Всенародная любовь к герою Михаилу пугала опасливого и коварного «полуцаря». Он уже знал, что рязанцы с Прокопием Ляпуновым просили его взойти на престол в обход слабого дяди. Да и многие москвичи самых разных сословий громко и открыто говорили, что давно пора низложить этого государя, а настоящим природным царем избрать князя Скопина-Шуйского.

Поэтому братья Василий и Дмитрий Шуйские с опаской глядели на возвышение в Москве князя Михаила, обладавшего незаурядными воинскими талантами. Тем более что какие-то темные прорицатели заявили суеверному «полуцарю», что престол после него достанется царю Михаилу. Как раз племяннику. Кому же еще-то? Малолетнего Мишу Романова Шуйские в расчет не брали.

Умный и проницательный Якоб Делагарди подозревал неладное. Он советовал своему боевому товарищу быть осторожней на пирах, не пить вина и как можно быстрее выходить на помощь Смоленску. Мол, в окружении своего войска ты будешь в куда большей безопасности, чем здесь, среди лукавых бояр да князей московских.

Но князь Михаил никак не мог отказать очень уважаемому им боярину Ивану Михайловичу Воротынскому, который попросил Скопина-Шуйского стать крестным отцом его сына Алексея. Тут все было замешано на близком родстве. Боярин Иван Воротынский был женат на княжне Марии Буйносовой, сестре жены царя Василия Шуйского. Крестной же матерью младенца Алексея Воротынского стала жена князя Дмитрия Шуйского Екатерина Григорьевна, дочь опричника Малюты Скуратова и сестра царицы Марии Григорьевны Годуновой.

В разгар великого пышного пира, при множестве знатных гостей крестная мать Екатерина Григорьевна Шуйская с золотым подносом, на котором стоял бокал иноземного вина, подошла к крестному отцу Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому и сказала:

– Вот породнились мы с тобой на веки вечные, князь Михаил, наш великий полководец.

– Да какой я великий полководец, – смущенно проговорил Михаил. – Просто хороший воин. Может быть, потому, что не балуюсь вином, хочу, чтобы голова всегда была трезвой.

Он хотел все обернуть в легкую непринужденную шутку и отказаться от бокала с вином, стоявшего на подносе, протянутом ему. Но Екатерина Шуйская проявила настойчивость.

– Нет уж, придется тебе, князь, по такому случаю осушить бокал вина. Никуда ты не денешься. Обычаи таковы. Нельзя тебе, крестному отцу, мне, крестной матери, отказывать, – заявила она.

– Может, ты разрешишь мне только пригубить? – Михаил умоляюще взглянул на крестную мать. – Ведь ты же знаешь, что я вообще не пью.

– Нет, только пригубить здесь никак не получится. Я очень прошу тебя осушить до дна бокал отменного вина за здравие нашего крестного сына Алексея Ивановича Воротынского.

Князь Михаил видел, что ему никуда не деться от привязчивой настойчивой крестной матери, взял с подноса бокал и осушил его залпом. У него тут же помутилось в глазах. В последний момент он успел отметить ядовитую улыбку на лице крестной матери Екатерины, уносящей – от греха подальше – пустой бокал на золотом подносе. Князь почувствовал себя дурно, пошатнулся и медленно стал оседать. Его успели подхватить бояре, сидящие по бокам. Он попытался глубоко вздохнуть, но у него из носа хлынула бурными потоками кровь. Михаил потерял сознание.

Слуги отнесли князя Скопина-Шуйского, не приходившего в сознание, домой, где тот и скончался после двухнедельных болезненных мучений. Все усилия по его спасению, предпринятые царскими врачами и немецкими медиками Якоба Делагарди, ни к чему не привели.

Узнав о напрасной смерти могучего героя, освободителя столицы, ее жители, успевшие крепко полюбить его, впали в неслыханное горе, печаль и отчаяние. Неорганизованные толпы кинулись громить дом Дмитрия Ивановича Шуйского и его жены Екатерины, той самой отравительницы. Если бы не вооруженные стрельцы, вовремя присланные царем, москвичи несомненно убили бы Дмитрия и Екатерину Шуйских, разрушили бы их злосчастный дом, где родились намерения сгубить великую надежду Русского государства и самого вероятного вождя нации.

Никто из современников нисколько не сомневался в том, что героя-полководца убили ядом его завистливые, ревнивые к чужой славе дядья. Прокопий Ляпунов, не так давно предлагавший князю Михаилу вступить на престол и свергнуть дядю, человек весьма осведомленный, в глаза обвинял братьев Шуйских в отравлении молодого военачальника и был вынужден уйти к самозванцу.

Горше многих русских людей оплакивал раннюю безвременную кончину своего боевого друга швед Якоб Делагарди.

Он со слезами на глазах посмотрел на недвижимое тело Михаила Скопина-Шуйского, на красивое его лицо, которое не тронули муки болезни и страшные смертные мучения, и сказал торжественным голосом, на пределе