Богова делянка - Луис Бромфилд

Джонни и не оставили по себе никаких легенд. По-видимому, они были достаточно серенькими людьми, это и было причиной того, что Сюзан и Эстер любили в свое удовольствие пожить то на Ферме, то в «Замке Трефьюзиса». Оба мужа были предпринимателями, но оба знали свое дело досконально и, если рабочие, случалось, подводили их, могли собственноручно соорудить колодец или построить дом. Их обычно упоминали парой, вроде мюзикхолльного дуэта. В семье они назывались «Бен и Гарри».

Все четыре дочери Полковника до конца своих дней были дружны, постоянно гостили друг у друга, хвалили каждая свои порядки, давали полезные советы относительно воспитания детей и приструнивания мужей. В те времена гостить приезжали не с чемоданчиком. За гостьей следовал сундук телячьей кожи, и визит длился несколько недель, а то и месяцев. Дочери Полковника были сильные женщины, и все они, за исключением Марии, пережили своих мужей.

Бабушка Эстер была, сколько помнил ее Джонни, совсем слепа, но, несмотря на слепоту, она была самая веселая из сестер. В ней, как и в ее брате Джекобе, было что-то задорное и шкодливое.

Приезды слепой бабушки Эстер были всегда желанны и приятны. Она понимала шутку, что особенно ценили дети, умела играть на рояле и имела неистощимый запас рассказов о своем детстве и об индейцах, которые в те времена еще не сидели в резервациях и скитались по всему штату, пьяные и опустившиеся, растерявшие вместе с охотничьими угодьями и свои нравственные устои и традиции. Случалось, они нападали на какую-нибудь одиночную ферму и перебивали томагавками всю семью. Это, никуда не денешься, история, но большинство рассказов бабушки Эстер были, боюсь, из области фантазии, хоть от того не менее захватывающими.

Рассказывала она и о странном персонаже из истории Западной Резервации, известном под именем Джонни Яблочное Семечко, которого хорошо помнила. Такой действительно существовал и не был плодом воображения бабушки Эстер. Джонни Яблочное Семечко живет в преданиях всей Западной Резервации — глас вопиющего в пустыне — нечесаный, нестриженый, немытый дурачок, которого две тысячи лет тому назад в Палестине сочли бы пророком. Подобно Иоанну Крестителю, он питался акридами и диким медом, одевался в шкуры диких зверей и чужие обноски. Он ходил от поселения к поселению, от хижины к хижине, что-то проповедуя, пел псалмы и нигде не оставался дольше чем на одну ночь. Прозвище свое он заслужил, сажая, где бы он ни бродил, — на склонах ли гор, в долинах ли, на берегах рек или на опушках девственных лесов, — семена яблок, которые переселенцы привозили с собой с Востока страны. Когда деревья, посаженные им, начинали плодоносить, он выпрашивал семечки первого урожая, и Полковник с семьей, посмеиваясь, складывали семечки яблок, съеденных длинными зимними вечерами, в бумажный кулек и отдавали их Джонни, когда он являлся ненароком на закате дня переночевать на сеновале обширнейшего сарая. Куда бы он ни шел, он сажал также сладкий укроп-фенхель, считавшийся лучшим средством против лихорадки и малярии, которые вспыхнули, поражая переселенцев целыми семьями, когда те впервые разворошили своими плугами девственную плодородную землю всего этого щедрого края.

Он жил какими-то своими фантазиями и, между прочим, считал себя другом и покровителем короля Франции Людовика Семнадцатого, сына Марии-Антуанетты. Потому что его жизнь переплеталась порой с жизнью не менее странной — белого юноши, выросшего среди индейцев и известного под именем Лазарь. Юноша этот был очень красив — слишком красив, если уж на то пошло, для Бурбона, — и никто ничего не знал о его происхождении, кроме того, что десяти-двенадцатилетним, тронутым умом мальчиком, его бросили у индейцев. По-видимому, простая жизнь среди индейцев пошла ему на пользу, и ум его немного прояснился, он стал вспоминать обрывки из своего раннего детства, упоминая такие подробности, как огромные сады, залы в зеркалах и толпы с факелами. В Канаде и в Западной Резервации он стал известен как Потерянный Дофин, и целая комиссия роялистов приезжала из Англии посмотреть на него, но герцогиня Ангулемская и Луи-Филипп (возможно, из личных соображений) не признали его, и в конце концов он снова затерялся в мире индейцев и звероловов, обнаружив редкостное равнодушие к собственной судьбе и умение заметать следы — качества, которые служили, пожалуй, более убедительным доказательством его бурбонского происхождения, чем бредовые воспоминания детства. Все же на какое-то время он приковал к себе интерес, и, без сомнения, существовало немало странных, совершенно необъяснимых свидетельств тому, что он и маленький мальчик, заточенный в Тампле, — одно лицо. Иногда Джонни Яблочное Семечко и Дофин бродили вместе по Западной Резервации — странная, нелепая пара, жившая в мире и с индейцами и с белыми, ночевавшая под открытым небом или на чьем-нибудь сеновале.

Бабушка Эстер уверяла, что своими глазами видела Потерянного Дофина, но скорее всего это говорилось для красного словца, потому что он канул в неизвестность вскоре после ее рождения. Так или иначе, рассказывала она о нем очень интересно. У нее он получался внушительной и обаятельной фигурой — романтичным потерянным принцем, и, хотя вначале она рассказывала все это в юмористических тонах, постепенно, как и многие другие ее современники, сама поверила в то, что он действительно был Потерянным Дофином, которого обманом лишил законных прав сын коварного «Эгалитэ». Сто лет прошло с тех пор, как Лазарь канул в неизвестность, но никто никогда так и не доказал, что бабушка Эстер была не права. Вполне возможно, что он был Дофин. Вне всякого сомнения, она верила в это — иначе стоило ли и рассказывать. Что же касается Джонни Ябочное Семечко, то он улегся как-то спать под деревьями в роще и больше не проснулся. Он был своего рода провозвестником нового края. Он неустанно твердил, что это и есть земля обетованная, и предсказывал, что здесь когда-нибудь будет самый плодородный кусочек божьей земли. Его предсказания сбылись, но произошло это на много столетий раньше, чем он думал. Легенда о нем сохранилась, и в одном из прелестных парков Города стоит небольшой обелиск, воздвигнутый в его память. Но он оставил по себе и другие памятники по всему Огайо и по всей Индиане — там и сям среди живых изгородей можно до сих пор наткнуться на старую-престарую яблоню, трухлявую, изъеденную червями, продолбленную дятлами, иногда почерневшую от фабричного дыма, которая выросла из семечка, брошенного в тучную землю больше ста лет тому назад рукой безумного Джонни. А жарким летним днем, когда высокие хлеба тянутся колосьями к небу, кругом стоит запах фенхеля.

* * *

Двумя центрами, куда на праздники съезжалась вся