Рождение греческого полиса - Эдуард Фролов

Наряду с этим в морском деле не было недостатка и в отдельных новациях. Так, был принят на вооружение современный тип якоря с двумя лапами. Конечно, совсем необязательно вослед древней традиции (Ephor, ар. Strab., VII, 3, 9, р. 303 = FgrHist 70 F 42 и др.) приписывать изобретение этого якоря легендарному мудрецу Анахарсису, однако сомневаться в его появлении уже в первые века архаики не приходится. Если у Гомера упоминаний о якорях нет, — и это естественно, поскольку легкие суденышки той эпохи во время стоянок просто вытягивались на берег и ни в каких якорях не нуждались, — то у Алкея якорь фигурирует уже как неотъемлемый атрибут корабля (см.: fr. 18, 9 Bergk^[158]).^[159]

Далее, где-то в VII в. до н.э., в значительной степени по восточному образцу, были приняты правильные меры веса и объема: талант для твердых тел (эгинский в 37,1 и эвбейский в 26,2 кг), медимн для сыпучих (52,5 л) и метрет для жидких (39,5 л) с их подразделениями. Одновременно — и тоже, возможно, по примеру восточных соседей, в частности лидян (ср.: Xenophan. ар. Pollue., IX, 83 = DK 20 В 4; Her., I, 94) — начался выпуск первых правильных металлических денег. Пионерами здесь выступили в 1-й половине VII в. быстро развивавшиеся греческие города Ионии (такие, в частности, как Эфес и Милет), причем первые монеты чеканились ими из электрона, природного сплава золота и серебра, и большого достоинства, будучи, очевидно, предназначены для крупных обменных операций или выплаты больших сумм (например, наемным воинам). Затем, с середины VII в., чеканка монет стала распространяться и в Балканской Греции —на Эгине (около 630 г.), в Коринфе (около 610 г.), в Афинах (начало VI в.), причем здесь монеты чеканились уже из наиболее популярного в классической древности драгоценного металла — серебра, и не только большого достоинства, но и мелкие, предназначенные, следовательно, для обменных операций различного размера, в том числе и для мелких, повседневных, свершаемых на обычном городском рынке. Последнее, т. е. развитие мелкой розничной торговли, служит важным показателем и подтверждением как общего, достаточно высокого, уровня товарных отношений, так и становления городского рынка.

Начало чеканки монеты в метрополии, равно как и изобретение мер веса и объема, традиция приписывала — трудно сказать, насколько верно — древнему аргосскому царю Фидону, правившему, согласно наиболее надежной версии, в середине VII в. до н.э. (см.: Ephor, ар. Srtab. VIII, 3, 33, р. 358, и 6, 16, р. 376 = FgrHist 70 F 115 и 176; Магш. Par., ер. 30, vs. 45-47; а для датировки — Her. VI, 127).^[160] Так или иначе, в экономической жизни архаической Греции свершилась важная перемена: начеканенные по определенному весовому стандарту из дорогих или драгоценных металлов — меди, серебра, золота —монеты сменили неуклюжие металлические слитки и брусья, которые служили мерилом стоимости на рубеже гомеровского и архаического времени. Эта с первого взгляда чисто техническая перемена революционизировала всю сферу обмена, открыв новые, поистине неограниченные возможности для развития торговых и кредитных операций, для роста торгового и ростовщического капитала.^[161]

Технический и экономический прогресс повлек за собой резкие перемены в социальных отношениях. С одной стороны, внедрение более совершенных и более доступных железных орудий труда и соответственная интенсификация производства содействовали рентабельности индивидуального хозяйства, что имело следствием решительное утверждение принципа частной собственности. Ведь если даже для гомеровского времени невозможно доказать существование общиннородовой собственности — общинное начало уже тогда едва ли выражалось в чем-то другом, помимо общего контроля за распределением земли и охраны владельческих прав индивидов, — то для века архаики торжество частновладельческого принципа, по крайней мере в экономически и социально развитых регионах, стало фактом. Но вместе с тем стало фактом и высвобождение личности из-под общинной опеки, иными словами — торжество индивидуализма.

Показательна засвидетельствованная уже для середины VIII в. до н.э. свобода человека распоряжаться своим личным достоянием, в частности и земельным наделом. Мы имеем в виду известный эпизод с переселявшимся в Сицилию в составе колонистов, которым предстояло основать Сиракузы, коринфянином Эфиопом. По свидетельству Архилоха, сохраненному Афинеем, он во время плавания из-за крайнего чревоугодия «продал своему сотоварищу по застолью за медовую лепешку клер (άπέδοτο τόν κλήρον), который ему предстояло получить в Сиракузах» (Athen., IV, 63, p. 167d).^[162]

А для чуть более позднего времени, для рубежа VIII-VII вв., мы располагаем уже совершенно аутентичными современными свидетельствами о практически неограниченном праве человека распоряжаться своим достоянием, о свободной купле-продаже земельных владений даже в самых консервативных аграрных областях, вроде Беотии, где общинные начала должны были сохраняться долее всего. Эти свидетельства доставляет нам беотийский поэт Гесиод, который подтверждает и право свободного раздела сыновьями унаследованного от отца имения: