Проще, чем анатомия - Александр Поволоцкий

Лыкова вспыхнула, скорее от досады, чем от стыда. Верно, впрямь, бесстыжие глаза и дым не ест. Но улыбаться не перестала.

— Да будет вам, Раиса Иванна, — мурлыкнула она прежним своим голоском. — Что они, сами всего не узнают-то? Чай, не в монастыре. Да и напрасно вы беспокоитесь. Вы на эту табуреточку первая забрались, вам и карты в руки. Ну, то бишь, “шпалы”. И все остальное, от довольствия до удовольствия.

Зря Лыкова про “шпалы” да довольствие помянула, ой зря! Все-таки, не достало ума сообразить, что не надо сейчас Раису злить. Впрочем, такого командного голоса та сама от себя не ожидала.

— Сержант Лыкова, как себя ведете со старшим по званию?! Вы здесь не на голом пляже, а в Красной Армии! Забыли?! Могу напомнить! Настоишься в карауле, враз дурь из головы выскочит! — от гнева Раиса сбилась, назвав ее на “ты”, тут же поправила себя и припечатала неведомо откуда всплывшим, чуть ли не старорежимным, — Потрудитесь вести себя соответственно. Вопросы есть? Нет? Кругом марш! — вот тут улыбка у сержанта сбежала как и не было. Подобралась Лыкова, откозыряла и сгинула.

Обернувшись, Раиса поняла, что на них смотрит в тридцать пар глаз весь личный состав: “Команды на общий сбор не было! Разойдись”.

Оставшись одна, Раиса переобулась, наново намотала портянки, затем долго и старательно оттирала сапоги пучком травы от серой степной пыли. Не дело девчатам видеть, что она от злости чуть не дымится. Распатронила Лыкову и хватит о том. Держи лицо, старший сержант, и так расшумелась как на базаре. Скверно!

А в душе все кипело: "Отправить бы ее отсюда к чертовой матери! Какой с нее здесь прок? Пускай в штабе сидит, бумажками занимается! Найдет, за кого… зацепиться". Раисе аж плюнуть захотелось, до того разбирала ее злость. Носит же земля таких! Даже та связистка, "натурой" расплатившаяся с подвезшим ее водителем не вызывала такого отвращения.

В тот день физподготовки им выпало от души. Девчата положенный марш отшагали сравнительно бодро, Мухина, и та втянулась и от подруг почти не отставала. А вот Раиса выдохлась, как сама от себя не ждала. К вечеру тяжко ломило колени, ноги не хотели гнуться, будто ей не тридцать лет, а все шестьдесят. “Какая же ты тетя? — корила себя Раиса, — Бабушка ты, как есть. Только клюку взять осталось”. Утешало то, что вспыхнувшая злость перегорела в усталость и про сержанта эту непутевую, которую Раиса прозвала про себя Горе Лыковое, уже не думалось. Уснули в ту ночь без шепотков и девичьих разговоров, повалились все.

Разнос, что Раиса устроила Лыковой, до командования не мог не дойти. Скорее всего, Алексей Петрович в первый же вечер все знал, но вызвал он Раису только через два дня, с утра, после завтрака. А все это время два сержанта делали вид, что друг для друга не существуют, общались строго в рамках устава.

— Товарищ Поливанова, а что вы с Лыковой не поделили? Она на вас уж второй день так смотрит, будто вы ей ногу отдавили. За что отчитывали? Почему мне не доложили?

— Не доложила, виновата. За аморалку я ей всыпала. Эта краса ищет, где бы ей благодаря… — Раиса запнулась, — натуре своей женской хорошо устроиться. И личный состав тому же учит. Одна такая весь отряд разложить может.

— И начать разведку боем сержант Лыкова решила с меня, о чем поспешила уведомить остальной состав?

“А тут есть к кому еще клинья подбивать? — хотела сказать Раиса. — Мужского пола вы, начхоз да повар”. Но вслух ответила, конечно, совсем другое, и коротко, потому что пересказывать то, что услышала после отбоя, не хотелось настолько, что проще язык себе откусить, чем вслух повторить лыковские слова:

— Именно так.

— И девочек уже жизни учить начала?

— Вот за это и получила.

— Ясно, — вздохнул командир. — Вот и эксцессы! У нас на выходе должен быть личный состав санитарной службы, а не походно-полевой бордель на конной тяге. А времени на все — чуть больше недели осталось. Ну, что ж. С обидами ее она пусть сама разбирается, а дальше… в пульбат ее.

— И что она там делать будет? Хвостом вертеть? — спросила Раиса и тут же осеклась — не по уставу спросила, а как с языка сорвалось.

— Вот как раз нет. Пульбат — подразделение техническое, значит, культурное. Личный состав постарше, пообразованнее, меняется реже. Горлопанов там не любят. В стрелковом у такой особы есть шансы… покровительство себе найти. А в пулеметном батальоне женщин уважают прежде всего за умение стрелять, а не за то, что младший сержант Лыкова до сих пор считала единственным женским талантом. Вот тут ей и придется взяться за ум, если таковой обнаружится. Хотя не думаю, что она настолько безнадежна. Не похоже, чтобы была так уж глупа. Скорее, просто педагогически запущена. А теперь к вашим бедам, Раиса Ивановна. Она к вам слово, что ли, подобрать успела так, что до сердца зацепило?

Раиса почувствовала, что краснеет.

— Никому не в радость сплетникам на язык попадать, Алексей Петрович, — ответила она. Жаловаться Раиса с детства не любила, если ей сочувствовали — то особенно. Да и не та это обида, о которой расскажешь — и полегчает. Большую часть разговора Раиса и так глядела не на командира, а на свои сапоги. Будто это не Лыкова, а она одна была виновата, что дисциплина в отряде вот-вот и к черту полетит. А про свои обиды Раиса лучше промолчит. Это дело боеготовности не касается, да и выкладывать не просто командиру, а человеку, которого ты уважаешь, что насочиняла про него какая-то дурища… Нет, никак невозможно!

— Ну уж привыкайте. Живем, как рыбы в аквариуме, все у всех на виду. А дальше — каждый увидевший додумывает в меру… своего понимания прекрасного. Вот о том, что Лыкова еще и барышень жизни учить будет — я бы и сам догадаться мог, после того, как она ко мне на перевязке всем бюстом привалилась да в глаза заглядывать стала.

— И откуда такие берутся? Можно подумать, что ее к нам на перевоспитание прислали, — вздохнула Раиса, подумав, что таких как это Горе Лыковое нужно распределять по частям исключительно в качестве дисциплинарного взыскания командованию.

— Берутся, я полагаю, откуда все, а прислали… может и