Ярослав и Анастасия - Олег Игоревич Яковлев

покойник. Не мыслил он отобрать волости у родичей своих. Просто он ратовал за порядок, за то, чтобы молодшие владетели подчинялись старшему, чтобы ходили в его воле. Ростиславичам, Ольговичам, Мачешичу, и даже брату родному Мстиславову – Ярославу Луцкому, такое было не по нраву. Строили они супротив Мстислава козни, старались выторговать для себя волости получше. Копилось в княжеской и боярской среде недовольство Мстиславовыми деяниями. Теперь уже стало понятно, что суздальский князь Андрей умело использовал князей Южной Руси в своих далеко идущих намерениях. Ясно было Ярославу, что Андрей хотел умалить, унизить древнюю столицу, хотел подчинить её себе, хотел, чтобы главным городом отныне стал его Владимир-на-Клязьме и чтобы он, Андрей, навязывал всем и вся свою волю. Изгнав Мстислава, он не сел сам на княжение в Киеве, как когда-то сделал его отец, Юрий Долгорукий, а перевёл сюда из Переяславля своего младшего брата Глеба. Получалось, братья Ольги вошли в большую силу. Приходилось с сокрушением кусать уста и понимать, что ничего… ничего он покуда с Ольгой сотворить не сможет. Не сможет прогнать её, не сможет силою постричь, не сможет добиться развода. Иначе начнётся война, все те князья хищные, кои зло сотворили в Киеве, налетят вранами чёрными на Галичину, кони ратников будут топтать посевы, жечь безжалостно сёла, штурмовать укреплённые города. И закончится тогда «время сберегать». Нет, столь опрометчиво он, Осмомысл, не поступит.

Ярослав вспоминал свою давнюю уже беседу с Андреем. Андрей – он умный, дальновидный, совсем не такой, как Долгорукий. И, кажется, он не хочет вражды с Галичем. Пока не хочет. А Глеб? Тот всегда был осторожен, не встревал доселе ни в какие распри. К примеру, тестя своего, Давидовича, не поддержал никак в бытность того на великом княжении. Что, если рискнуть, если попытаться всё решить с Ольгой?

Нет, нет! Тотчас отбросил Осмомысл в сторону предательскую мысль. Братья за неё вступятся, непременно вступятся, и пойдёт рать. Нельзя! Нет! Что бы там кто ни говорил, как бы ни требовала того Настасья! Ничего, поживут они покуда невенчанные. Не беда. Вон, сын растёт. Ходить недавно начал. Перебирает крохотными ножками по полу, держится за нянькину длань, ступает осторожно, боясь упасть.

В Олеге Ярослав души не чаял. А со Владимиром… С ним хотелось как-то примириться, поладить, что ли. Для того и оженил его выгодно. Полагал выделить Владимиру какой стол в обширной Галицкой земле, Перемышль, к примеру, или Звенигород. Хватит сему пьянице, куда ему больше? Но планы эти рушились – не любил молодой шалопай дочь черниговского владетеля. И становилось опасно: как бы из-за дочери не превратился Святослав Всеволодович ему, Ярославу, во врага. Умный он тоже, и хитрый, Святослав. На Киев не ходил вместе с иными. Двоюродников своих северских послал, а сам отсиделся у себя в Чернигове. С таким, как он, лучше дружбу водить.

Ярослав горестно вздохнул. Владимир разрушал его планы и надежды на корню. Князь решительно вскочил со стольца. Надо сходить ко Владимиру немедля, и попытаться вразумить его; ещё один, пусть в последний, раз дать ему возможность одуматься!

…В хоромах Ольги царила суматоха, челядинки нескончаемо сновали взад-вперёд. Ярослав такому не удивился. Каждый день княгиня пушит слуг, впадает в лютое бешенство из-за любого пустяка. В последнее время она вовсе утратила благоразумие. Видно, бесит её, что Настя родила сына.

В переходе попался навстречу Осмомыслу молодой Глеб Зеремеевич. Под взглядом княжеским стушевался боярчонок, прижался спиной к стенке, глазки его плутовские беспокойно забегали.

– У себя княгиня? – вопросил, хмуря чело, Ярослав.

– Д-да, д-да, к-княже с-светлый, – пробормотал, с трудом ворочая языком, перепуганный Глеб.

Давно хотел он улизнуть из этих хором раз и навсегда, надоела ему стареющая, ненасытная на плотские утехи Ольга, да отец и дядя Коснятин заставляли его находиться возле неё, дарить ей удовольствие и… следить за всем, что происходит вокруг. Князя Ярослава Глеб страсть как боялся. Думалось со страхом: вот прикажет сейчас князь взять его под стражу да отвести в поруб. А там здоровенный кат[151] своими ручищами свернёт ему шею по тайному повелению, и поминай, как звали.

– Что дрожишь, яко лист осиновый? – с усмешкой спросил Глеба Ярослав.

– Д-да так, н-ничего.

– Али лихоманка какая тебя крутит? Ступай-ка подлечись, Зеремеевич!

Не обращая более на него внимания, Осмомысл прошёл в обширный, состоящий из множества больших и малых покоев бабинец. Здесь тоже, как и повсюду, сновали челядинки. Услышав о его приходе, в дверях одной из палат появилась Ольга – в одном домашнем халате из бухарской зендяни[152], растрёпанная, лениво зевающая. Упёрла кулаки в бока, воззрилась на Ярослава подозрительно, спросила грубо:

– Чё пришёл?!

– Соскучился. Не видались давно, – съязвил в ответ Ярослав.

Разозлённая Ольга гневно топнула ногой.

– Чё надо?! За каким делом явился?! Ступал бы к Настаске своей, греховоднице!

– Полно меня попрекать. Сама не безгрешна. О Владимире говорить пришёл.

– О Владимире! Вспомнил, стало быть, что сын у тя есть! Законный сын, не выблядок! Что ж, давно пора.

– Давай только всё ж таки в палату пройдём. Не хочу при холопках, прямо в переходе.

…Брезгливо глянув на неубранную широкую постель, Ярослав сел на крытый бархатной скатертью конник[153]. Ольга расположилась напротив, поставив на стол локти и уперев рукой щёку.

Господи, сколь она стала безобразна! Власы, что нитки, висят, щёки, яко у борова, и без того кривой, скошенный набок нос стал толстым и потерял былую форму. Как же с ней живёт этот Зеремеевич?! Или его заставляют?! Но кто?! Отец?! Или он сам ищет выгоды и превозмогает отвращение?! Или, может, ему нравятся такие уродливые бабы?! Бог весть. Чужие мысли не прочтёшь, чужие намерения не разгадаешь.

Так думал Осмомысл, уныло глядя исподлобья на давно ставшую ему ненужной жену.

– Владимир пренебрегает своей юной супругой. Отказывается с ней жить. Водит к тебе в терем гулящих девок. Холопок твоих уже едва ли не всех перепортил. Или ты не видишь ничего, не замечаешь этого позора?!

Говорил Ярослав твёрдо, последние слова процедил сквозь зубы.

– Как же ты нас не любишь! – Ольга сокрушённо качнула головой.

На глазах её заблестели слёзы.

– При чём здесь любовь?! – повысил голос Осмомысл. – Не о том веду речь. Вот дам я Владимиру стол в держание. И что?! Сможет он князем добрым стать для подданных своих?! Будет суды вершить?! Дани ходить собирать?! За порядком назирать во вверенной ему волости?! Да нет же, только пить да баб портить и будет. А вокруг него – бояре, житьи. Начнут лихоимствовать, станут от него