Путь в бессмертие - Николай Архипов

– А ты говорил, что не помоемся, – смеялся Иван, выливая на спину Фёдора ведро подогретой воды. – Чем тебе не баня?

Помывку они устроили прямо в развороченном магазине. Быстро соорудили костёр, достали ведро и стали соскребать с себя накопившуюся за долгий путь грязь. Фёдор от удовольствия фыркал и растирал тело найденным в помещении полотенцем.

– Сейчас бы ещё чайку с булочкой… – задушевно начал он.

– Да на печку с дурочкой, – не удержавшись, перебил его Петька.

Все, кто был в магазине, весело засмеялись. Фёдор с укором посмотрел на Петьку и покачал головой:

– Сам ты дурочка. Хотя… Может, ты и прав.

– Отставить похабщину.

– Да мы так, командир. Шутим, – Фёдор стал одеваться. – Ты чего, Митрофанов, чешешься, как заведённый?

– Да вот вошки завелись, – спокойно ответил заряжающий из соседнего расчёта, ждущий своей очереди на помывку.

– Так помоешься, и не будет.

– Жалко, – вздохнул Митрофанов. – С ними вроде как и веселее. Всё живая душа рядом. Я её ажнык от самого Харькова тащил. Выходит, что все мои труды напрасны?

И снова в магазине хохот. Иван радостно улыбнулся.

– Не выходит у фашиста сломить нашего мужика, – думал он. – Раз смеются, значит, всё в порядке, а остальное ерунда, как-нибудь образуется.

После походной баньки как раз подоспела и кухня с горячей шрапнелью, приправленной тушёнкой. По случаю взятия города солдатам выдали немного спирта. Иван после такого обеда улёгся в углу подсобки и достал последнее письмо от тётки, полученное ещё на прошлой неделе, а написанное аж в начале зимы. От письма сразу домом повеяло. Иван представил себе, как тётка сидит за столом и старательно выводит буквы, словно первоклассник за партой. Только что язык наружу не высовывает да носом не сопит. Писала тётка, что всё у них в полном порядке. Работает в колхозе, как и прежде. Мужиков только почти никого нет. Всю тяжёлую работу приходится самим делать. Писала, что Славка Дмитриев домой на днях вернулся по ранению с орденом "Слава" третьей степени. Теперь с палочкой ходит. Простреленная нога болит. Иван улыбнулся. Он вспомнил, как хохотал за Славку в спектакле. Спектакли, ночи с Лидой, бригадирство. Всё как не с ним это было. Да и было ли… Третий год в окопах. Хочешь не хочешь, станешь забывать. Вот и отца уже в живых нет. Погиб где-то. Пропал без вести. Многие погибли. Многие. А сколько их ещё погибнет?

– Командир! – в помещение вбежал возбуждённый Фёдор.

После помывки он вышел прогуляться по городу.

– Командир! Наши границу перешли!

– Когда? – забыв про письмо, вскочил Иван.

– Не знаю, но перешли. Наш Второй Украинский. Слышишь, салютуют?

На улице и правда, стреляли вразнобой кто из чего мог, что-то кричали. Народ ликовал. Это была победа. Выкинули-таки врага за порог дома. Как нашкодившего кота, выкинули. По всем фронтам тут же прошли митинги в честь освобождения советской территории. Теперь бои продолжились уже в Румынии.

Пятого апреля двадцать пятая дивизия подошла к Днестру в районе Дубоссар. Стали готовиться к форсированию. В этот раз с материалом для понтонов было уже намного лучше, чем на Днепре. Иван со своим расчётом быстренько раздобыл и брёвна, и доски. В основном в работе помогали местные жители. В самом разгаре работы Иван спохватился своего друга Фёдора. Только что тот махал топором рядом с ним и вдруг исчез.

– Ты Фёдора не видел? – спросил Иван Петьку, приколачивающего доски к брёвнам.

– Он вон туда убежал, – махнув рукой в направлении села, ответил Петька.

– Зачем?

– Кто ж его знает, – неопределённо сказал Петька. – Ему на ухо что-то Шалый шепнул, они и убежали.

– Ну, попадись мне этот Шалый. Шкуру спущу, – со злостью подумал Иван.

Шалый служил в расчёте сержанта Серёги Минаева наводчикам. Серёга рассказывал, что спецом Шалый был редким, за что его и ценили, но как человеком ненадёжным и взбалмошным. Бывший беспризорник, пьяница и пройдоха, наводчик Минаева зачастую выводил своего командира из себя. То напьётся, то кого-нибудь в карты разденет, то ещё что-нибудь такое, эдакое выкинет. Серёга его уже хотел было в штрафбат определить, да всё жалел дурака.

Фёдор вскоре объявился. Улыбка на лице до ушей и чёрте где раздобытое ведро в руке, а на фуфайке спереди красная полоса. Иван воткнул топор в бревно, подошёл к Фёдору и заглянул в ведро. Там колыхалась бурая жидкость. Иван принюхался. Сомнений быть не могло. Этот баламут целое ведро вина откуда-то приволок.

– Ты где его взял? – спросил Иван.

– Да там, на винном заводе, – продолжая улыбаться, ответил Фёдор.

– Дал бы я тебе, да люди смотрят. Спрячь ведро. До вечера. И смотри, приложишься к нему, пеняй на себя.

– Сделаю, командир. Комар носа не подточит.

Вечером ведра хватило ровно на десять минут. Налетели соседи, и только котелки замелькали. Вмиг опорожнили посудину. Только угомонились, как нагрянул замполит дивизиона капитан Осипов. Осмотрел понтоны, орудия, поводил носом и спросил Ивана:

– Селивёрстов, ты, случаем, бойцов никуда не посылал?

– Нет, товарищ капитан. С утра топорами стучали. Только что закончили. Когда бегать-то было? – не моргнув и глазом, ответил Иван.

– Смотри у меня. Тут недалеко завод винный обнаружили. Так досужие мужики не по одной ходке к чанам сделали. Некоторые в стельку лежат. Завтра в бой, а они в стельку. Так что не теряй бдительности, Селивёрстов. Очень на твою сознательность рассчитываю.

Наступило утро. Построенные накануне понтоны получились добротные, да и со стороны противника не особо досаждали, так что переправились без происшествий. Одно было непривычно. Вместо пропавшего "Студебекера", которым они так гордились, им снова вручили обычных лошадей с ездовыми. Прежних они в Котовске потеряли. Кони были на редкость разномастные, но к войне вполне привыкшие.

– Чего такие дохлые? – долго глядя на живую тягу, спросил Иван у ездового Тукаева.

– Овса нет, сена нет, – зачастил молодой татарин, обрадовавшись, что на него обратили внимание. – Ничего нет, а конь есть нада. Очень нада. Пушка не потянет, нет. Сдохнет.

Иван погладил ближнего жеребца. Ему приходилось частенько иметь с ними дело. В колхозе была конюшня, и он зачастую брал там лошадей. Но те были не в пример сегодняшним. Упитанные в меру, да и размером побольше. Жеребец посмотрел на Ивана печальными глазищами и тихонько заржал, словно на тяжёлую судьбину пожаловался. Ивану стало жалко бедное животное.

– Добуду я тебе овса, – пообещал Иван. – Ты только сейчас не подведи. Очень тебя прошу, Абдулла.

Расчёт Ивана подцепил орудие к конной тяге, и та потянула его в сторону реки Реут, притоку