Режиссеры настоящего. Том 2. Радикалы и минималисты - Андрей Плахов

Странно, но факт: датчанин Ларе фон Триер, ставший знаменосцем смелых инноваций, вошел в кино скорее как консерватор, нежели авангардист. В 1991 году в Канне тяжеловесный состав датско-шведско-франко-немецкой «Европы» (так назывался участвовавший в конкурсе фильм Триера) врезался в легкий фургончик братьев Коэнов, на котором было написано «Бартон Финк». И «Европа» оказалась посрамленной: жюри под председательством Романа Поланского предпочло насмешливый почерк хулиганистых американцев витиеватой старосветской каллиграфии.

Претензии на Большой Стиль мы встречаем уже в короткометражных фильмах Триера начала 80-х годов («Картины освобождения», «Ноктюрн»). В них сильно немецкое влияние. Триер называет могущественную соседку Дании своим наваждением, символическим средоточием Европы. Германия – страна экстремальных отношений с другими странами, родина экспрессионизма, отблеск которого очевиден в ранних работах Триера.

Видны и другие источники вдохновения. Полнометражный дебют режиссера, стилизованный детектив «Элемент преступления» (1984) – смесь Хэммета и Роб-Грийе, Орсона Уэллса и Тарковского. По схожему рецепту была произведена «Эпидемия» (1987). Вместе с «Европой» они образовали трилогию, к каждой части которой Триером был написан манифест. В «3-м манифесте» он называет себя «мастурбатором серебряного экрана», алхимиком, творящим из целлулоида богоподобный мир, который никогда, однако, не будет равен божественному.

Тогда манифест не был понят, а «Европа» воспринята как пафосная акция по конструированию «европейского триллера». Фон Триллер – окрестили режиссера ехидные журналисты, расписавшие в красках, как самолюбивый датчанин чуть не подрался с братьями Коэнами, наплевательски-невозмутимо принимавшими «Золотую пальмовую ветвь», тогда как Триеру достались только второстепенные награды типа приза технической комиссии.

Датского режиссера критиковали за формализм, увлечение технической стороной съемочного процесса и отсутствие интересных характеров. В лучшем случае в нем видели экзотический «цветок зла», а визуальную красоту его фильмов связывали с атмосферой упадка и декаданса. Так, уже в «Элементе преступления» заявлен поэтический лейтмотив всей трилогии – зона бедствия или катастрофы, гниющее пространство, залитое водой, всемирный потоп, своего рода «смерть в Венеции».

Сталкерообразный образ Зоны переходит и в «Европу», будучи поднят на оперные котурны чуть ли не в масштабе «Гибели богов» Висконти. Провалившуюся в хаос Германию 1945-го снимали в Польше 1990-го. Молодой интеллигентный американец немецкого происхождения полон доброй воли и желания открыть страну своих предков. Заокеанская непосредственность и добропорядочность сталкиваются с инфернальными духами Европы в ее больном сердце, на железной дороге, которая служит кровеносной системой континента. Архаичные паровозы и вагоны, мрачные прокопченные тоннели, полуразгромленные станции становятся декорацией для интриги с участием забившихся в подполье фашистов. В «Европе», оснащенной сильными акустическими эффектами, достиг высшей точки и изобразительный стиль раннего Триера – с широкоугольными деформациями, с наложением кадров, снятых разными линзами, с многократными зеркальными отражениями, с цветом, как бы расщепленным на составляющие, с выцветшим монохромным изображением.

«Королевство»