Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов

Елена Глинская, хрупкая и изящная, казалась совершенно неуместной среди суровых мужчин. Однако в ее глазах горел твердый огонь, который выдавал стальную волю, скрытую под маской нежной красоты. Одетая в наряд из черного бархата и атласа, она сидела неподвижно. Ее темные, с медным отливом, волосы были уложены в изысканную прическу: густые пряди, собранные в виде короны, переходили в сложную конструкцию из мелких косичек, искусно переплетенных с золотыми нитями и жемчугом. Драгоценная филигрань обвивала высокий узел на затылке, где крупные алмазы сверкали, вторя пронзительному взгляду ее серых глаз. Каждое движение головы заставляло драгоценные камни в филиграни вспыхивать новыми гранями, создавая вокруг ее лица сияющий ореол. Серьги-подвески из чистого золота, тоже украшенные алмазами, спускались почти до плеч, создавая изысканную игру света. На шее красовалось ожерелье из крупного жемчуга, перевитого золотой нитью, — подарок Василия III по случаю рождения Иоанна IV.

Открытая прическа великой княгини соответствовала этикету, принятому для представительниц великокняжеского рода, и символизировала ее высокий статус. В то время как обычные женщины были обязаны скрывать волосы даже дома, правительницы могли появляться с непокрытой головой даже на официальных церемониях и заседаниях Боярской думы. Это воспринималось не просто как отклонение от правил, а как знак особого положения великой княгини и ее права на власть.

Елена Глинская ощущала на себе десятки взглядов, полных недоброжелательности, зависти и даже ненависти. Но именно сейчас ей надлежало оставаться надежной защитой для своего малолетнего сына Иоанна, единственной преградой на пути к анархии и междоусобице.

Трехлетний княжич уютно устроился на руках Агриппины Челядниной. Изредка он начинал хныкать, но заботливая мамка всегда находила способ его успокоить.

Рядом с великой княгиней на скамье сидел ее дядя, Михаил Глинский. Его темное, надменное лицо выражало смесь торжества и настороженности. Он хорошо знал цену власти, и теперь, когда она сама шла к нему в руки, готов был бороться за нее до последнего вздоха. Его проницательный взгляд внимательно изучал лица бояр, вычисляя среди них возможных союзников и противников.

Бояре Василий Шуйский и Семен Бельский каждый по-своему воплощали собой интриги и коварство московского двора. Бельский лебезил перед Еленой Глинской, выказывая ей показную преданность и сочувствие в невосполнимой утрате. Но в глубине его глаз читалась жажда власти, желание вырваться из тени. Шуйский, напротив, держался отстраненно, его лицо — непроницаемая маска. Старый и опытный, как вепрь, он видел взлеты и падения многих правителей. Сейчас он внимательно наблюдал за князьями Юрием и Андреем, оценивая их силу и готовность к бунту. Василий Васильевич знал, что в этой борьбе за власть победит тот, кто сможет правильно расставить фигуры на шахматной доске.

— Во имя Господа нашего и Пречистой Богородицы, по воле государя нашего Василия Ивановича… — голос митрополита, усиленный эхом каменных сводов, наполнил палату.

Бояре, застывшие в напряженном молчании, внимали каждому слову. Их лица, озаренные мерцающим светом свечей, выражали смешанные чувства тревоги и любопытства.

— …повелеваю и завещаю: во-первых, — митрополит сделал паузу, — приказываю сына своего, великого князя Иоанна, на попечение и защиту митрополиту всея Руси, отцу моему крестному Даниилу.

Среди бояр пробежал легкий шепот: имя митрополита прозвучало из его уст, как обет.

— Во-вторых, — продолжал глава Московской епархии, — оставляю на попечение митрополита всея Руси свою великую княгиню.

Свечи затрепетали от сквозняка, когда он сделал паузу, чтобы перевести дыхание.

— В-третьих, — его голос зазвучал еще торжественнее, — назначаю своим душеприказчиком митрополита всея Руси, отца моего Даниила, дабы он следил за исполнением моей последней воли.

Многие из бояр склонили головы в знак единодушного согласия и глубокого почтения к сказанному.

— В-четвертых, — священнослужитель обвел взглядом будущих наследников и правопреемников, — приказываю своим боярам князьям Василию и Ивану Шуйским, Дмитрию и Семену Бельским, Михаилу Воронцову… быть свидетелями сего документа.

Некоторые из упомянутых бояр поднялись со своих мест, подтверждая свою готовность исполнить волю покойного государя. Поднялся Семен Бельский, и весь его вид выражал почтительность. Князь при этом искоса поглядывал на великую княгиню. Василий Шуйский, оставшись сидеть на скамье, с улыбкой взглянул на Семена Федоровича. «Ах, пройдоха!» — промелькнуло в его голове, и на лице отразилось то, о чем он подумал.

— В-пятых, — голос митрополита зазвенел в тишине, — назначаю князя Михаила Львовича Глинского, князя Андрея Васильевича Старицкого, князя Михаила Семеновича Воронцова, князя Василия Васильевича Шуйского, князя Семена Федоровича Бельского, князя Михаила Юрьевича Захарьина и князя Михаила Васильевича Тучкова быть особо доверенными лицами в правлении державой.

Некоторые из бояр, как по команде, метнули свои взоры на старого боярина Глинского. Михаил Львович на мгновение встретился глазами с Воронцовым. Михаил Семенович приветливо улыбнулся ему и едва заметно кивнул. «Держись, я с тобой», — прочитал Михаил Львович в этом жесте и ответил тем же едва уловимым кивком. Затем он обвел взглядом тех, кто смотрел на него в этот момент. В глазах некоторых бояр он сразу заметил холодные искорки презрения и зависти и безошибочно определил в них своих будущих врагов. Свой привычный нейтралитет сохранял Захарьин: боярин не принадлежал к крупным феодальным кланам, открыто претендовавшим на власть, в отличие от Шуйских или Бельских, чем и заслужил доверие великого князя Василия III.

Елена Глинская не могла не заметить этот поединок взглядов; она с трудом подавила торжествующую улыбку и опустила глаза, чтобы скрыть свое удовлетворение.

— В-шестых, — прогремел голос чтеца, — приказываю сим боярам оберегать сына моего Иоанна до достижения им шестнадцатилетнего возраста.

Каждое слово завещания, произнесенное с особой торжественностью, падало, как камень в воду, вызывая волны размышлений среди присутствующих о будущем русской державы и маленьком наследнике престола. Казалось, даже воздух застыл в этот момент перехода власти от отца к сыну, от живого к мертвому, от прошлого к будущему.

После оглашения каждого пункта митрополит делал паузу, чтобы собравшиеся могли осмыслить услышанное. Затем он продолжал читать дальше, пока не были озвучены все ключевые положения духовной грамоты.

Наконец, митрополит Даниил, возвысив голос, перешел к самому тяжелому пункту завещания. Его взгляд остановился на князьях Юрии и Андрее, сидевших в первых рядах.

— Далее, по воле моей и для блага государства, объявляю следующее, — произнес он, и в палате воцарилась такая тишина, что стало слышно, как потрескивают свечи.

Князь Юрий Дмитровский побледнел и так плотно стиснул зубы, что на скулах заходили желваки, а князь Андрей Старицкий судорожно сжал рукоять своего клинка, как будто опасался, что тот может выскочить из его рук и вонзиться в чью-то спину. Братья переглянулись, не замечая никого вокруг, а затем снова обратили напряженные взгляды на митрополита Московского.

— В-седьмых, — Даниил сделал паузу, давая возможность братьям