Елена Глинская. Власть и любовь. Книга 1 - Александр Михайлович Козлов

Осеннее солнце едва пробивалось сквозь плотную завесу свинцовых туч. В лесах под Волоколамском стоял пронзительный холод, пробирающий до костей, — предвестник скорой и суровой зимы.

Великий князь Василий, вырвавшись из окружения своей свиты, азартно преследовал добычу, не подозревая, что роковая стрела судьбы уже нацелена не в зверя, а в него самого.

Медведь, потревоженный гамом облавы, пытался спастись бегством. Но, раненный стрелой, выпущенной Василием, разъяренный зверь, как воплощение необузданной стихии, набросился на князя. Короткая, яростная схватка — и Василий, сраженный, рухнул на землю. Он отчаянно закричал вслед убегающему медведю, напуганному приближением людей. Кровь, алая и горячая, пропитала холодную землю.

Рана казалась пустяковой, всего лишь небольшой царапиной, но не заживала, а наоборот, ширилась, чернела, отравляя кровь ядом заражения. Княжеские лекари, обычно уверенные и высокомерные, сейчас оказались беспомощными; их лица выражали страх и растерянность. Они бормотали что-то о «злом роке» и «неизбежной судьбе», всеми силами стараясь переложить ответственность за случившееся на высшие силы.

В палате стояла гнетущая тишина, которую изредка нарушали глубокие вздохи великого князя и едва слышные молитвы его приближенных. В глазах Василия, еще недавно полных жизни и властной силы, теперь читались испуг и обреченность. Он, правитель огромной державы, оказался пленником собственного тела, не в силах противостоять неумолимой болезни. Государь всея Руси чувствовал, как жизнь, словно песок, утекает сквозь пальцы, оставляя после себя горечь нереализованных планов и страх перед небытием. В эти предсмертные дни он впервые осознал всю хрупкость человеческого существования, тщетность власти и величие неизбежного.

Елена Глинская нередко навещала великого князя вместе с детьми. Сердце ее сжималось от боли и сострадания к мучениям мужа. Однажды, чтобы порадовать его и отвлечь хотя бы на короткое время от мрачных мыслей, она принесла лакомое угощение, приготовленное ею самой: перепелиные яйца, фаршированные измельченным лососем.

Здоровье государя стремительно ухудшалось. Его перевезли в подмосковное Воробьево, где он, понимая, что смерть близка, составил духовную в присутствии митрополита Даниила. Великий князь просил бояр признать трехлетнего Иоанна наследником.

— Господа бояре, — хриплым голосом произнес он, — клянитесь служить моему сыну, как служили мне. Не допустите, дабы смута охватила землю русскую.

Отчаявшись, государь принял схиму, надеясь вымолить прощение и исцеление. Однако все его усилия оказались напрасными. Ангел смерти уже занес над ним свое крыло, и в первую субботу декабря 1533 года великий князь московский Василий III Иванович скончался.

На похоронах за гробом шел Телепнев-Оболенский, ни на шаг не отходивший от Елены Глинской. В этот скорбный час он стал для нее опорой и верным спутником.

Недавно князь вернулся с южных рубежей, где доблестно защищал русские земли вдоль реки Оки от нападений крымских татар. За проявленную доблесть и отвагу государь еще при жизни наградил его званием конюшего и назначил воеводой в Коломну. Но сейчас, оставив военные заботы, он неотступно находился рядом с великой княгиней, готовый разделить с ней не только бремя власти, но и ту страсть, что крепла в их сердцах в тени утраты.

— Что ждет нас впереди, Иван Федорович? — тихо спросила Елена, взглянув на него сквозь слезы. После погребения Василия III в Архангельском соборе она, изнеможенная, вернулась в личные покои.

— Впереди брань лютая, великая княгиня. Брань за власть державную, за чадо любимое, за… любовь святую, — молодой воевода не сводил с нее глаз, полных глубокой нежности.

И вот на эту зыбкую почву, напитанную горем и ожиданием смуты, ступила Елена Глинская. Молодая вдова, еще недавно прибывшая в златоглавую столицу наивной невестой, теперь держала в своих руках судьбу огромной державы. Воля покойного государя возложила на ее хрупкие плечи бремя ответственности за Московское великое княжество. Ей, двадцатипятилетней женщине, предстояло удержать в своих руках бразды правления, лавируя в бурном море интриг, где каждый придворный — акула, алчущая власти.

Внезапно ей вспомнились слова, сказанные однажды мужем: «Власти пол не ведом, Елена. Есть лишь крепость духа да дар прозрения, что иных превосходит».

В ее глазах, за пеленой скорби, уже теплился огонь решимости. Она стояла на вершине, одинокая и прекрасная, над бездной, полной предательства и лжи. Впереди ее ждали интриги, борьба за власть и любовь — трудный и опасный путь, усыпанный шипами и смертельными ловушками.

Суждено ли ей стать жертвой или победительницей в этой жестокой игре?

Время покажет…

Глава 1

Завещал Василий строго

Всем наследства понемногу!

Только братья тут в пролете,

Род их сгинет, как в болоте!

Глинская теперь у власти —

Ждите, братушки, напасти!

Солнце едва пробивалось сквозь узкие окна Грановитой палаты, окрашивая золотом лики святых на фресках. Но этот свет не мог проникнуть в души, скованные тревогой и честолюбием. Бояре и дворяне, облаченные в траурные одежды, замерли в напряженном молчании. Свечи, расставленные по углам палаты, отбрасывали мерцающие тени на их суровые лица. В воздухе витало ощущение перемен — осязаемое, как грозовые тучи в преддверии бури.

Митрополит Московский Даниил, облаченный в тяжелые, шитые золотом ризы, возвышался над собравшимися грозной фигурой. Он лично участвовал в составлении и заверении завещания Василия III, и государь назначил его одним из главных душеприказчиков. В его руках трепетал пергамент — завещание почившего великого князя Московского Василия III Ивановича, документ, который вскоре перекроит судьбы людей и целого государства.

— Слушайте все, — начал митрополит, — что пред смертью своей повелел Божьей милостью царь и государь всея Руси и великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский и Болгарский, и иных государь и великий князь Новгорода, Низовских земель, и Черниговский, и Рязанский, Волоцкий, Ржевский, Белевский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский и Кондинский Василий III Иванович…

В первом ряду застыли в тревожном ожидании братья почившего государя — князья Юрий Дмитровский и Андрей Старицкий.

Юрий Иванович, с лицом, изъеденным оспой, сверлил митрополита тяжелым взглядом. В глубине его глаз скрывалась ярость, которую он с трудом скрывал за показным смирением. Князь помнил времена, когда они вместе с государем охотились и пировали. А теперь вынужден стоять здесь — ловить каждое слово завещания и бояться услышать то, что не поддавалось бы объяснению.

Андрей Иванович, напротив, старался сохранять спокойствие, но его напряженная поза и нервное подергивание щеки выдавали отчаяние. Обычно более мягкий и податливый, сейчас он испытывал гнев перед лицом надвигающегося унижения.

В их глазах, обращенных друг на друга, читались невысказанные упреки и разочарование в тех ожиданиях, которые они возлагали