Серенада для Нади. Забытая трагедия Второй мировой - Омер Зюльфю Ливанели

Он рассмеялся.

– А я знаю Стамбул. Не раз испытывал здешние холода.

Не знаю, сейчас ли мне так кажется, когда я печатаю эти строки в удобном кресле самолета, или тогда я это заметила, – но я помню его печальное выражение, хотя он и улыбался.

Сулейман открыл дверь черного мерседеса:

– О! Old man, old car![9] – сказал профессор.

Мы посмеялись. Но его печальное выражение, появившееся, когда мы заговорили о Стамбуле, не пропадало.

Вообще я не очень коммуникабельная, многие даже считают меня холодной. Однако к этому человеку я почему-то сразу почувствовала симпатию.

По дороге профессор устало и печально смотрел по сторонам. Я чувствовала, как он заполнял автомобиль своим присутствием, и это странным образом на меня действовало. Я испытывала к нему и уважение, и какую-то симпатию. Не знаю, чего было больше, но совершенно точно он был интересен и не похож на прежних гостей.

– А когда вы были в Стамбуле?

– С тридцать девятого по сорок второй.

– О, как давно. Наверное, все очень изменилось.

– Да, тогда ни автомобилей столько не было, ни зданий. Да и трасс таких не было.

Он затих. Я тоже ничего не говорила. Сулейман, не понимая, почему мы молчим, тревожно поглядывал в зеркало заднего вида.

На обратном пути тоже были пробки, мы снова ехали по обочине.

– Вы не могли бы убавить температуру?

Только услышав слова профессора, я поняла, как же в машине жарко. Сулейман тут баню устроил. Я попросила его понизить температуру. Затем помогла профессору снять серый шарф и черное пальто. На нем была белая рубашка с острым воротничком и вельветовый коричневый пиджак с кожаными заплатками на локтях. Он совсем не был похож на человека, только что прилетевшего из Америки.

– Чувствуете джетлаг[10], мистер Вагнер?

«Ну ты даешь, – подумала я, только произнеся эти слова. – В таком возрасте, естественно, будет и джетлаг, и усталость».

– Пока нет, но утром точно буду.

– Этот вечер у вас свободен. Мы едем прямиком в отель, до утра сможете отдохнуть.

– В каком я буду отеле?

– В «Пера Палас».

Он слегка улыбнулся.

– Очень рад это слышать.

– Почему?

– Потому что я знаю этот отель, раньше останавливался.

– Он построен в 1895 году. Там писала Агата Кристи.

– Хорошо, что его до сих пор не снесли. Я читал, что в Стамбуле уничтожили много старых зданий.

– «Пера Палас» смог уцелеть. Вы больше не возвращались в Стамбул, профессор?

– Нет.

– Значит, – подсчитала я в уме, – прошло пятьдесят девять лет.

Профессор ничего не ответил. Мне было не по себе от воцарившейся тишины. Скорее не из любопытства, а чтобы что-то сказать, я спросила:

– В каком районе вы жили в те годы?

– В Беязыте. Снял там квартиру, чтобы было поближе к Стамбульскому университету.

– Вы знаете турецкий?

Он улыбнулся и ответил по-турецки:

– Немного. Очень мало.

Помолчав еще немного, он продолжил по-английски:

– Я выучил язык, когда преподавал здесь. Говорил кое-как, но уже забыл. Уехав из Стамбула, я больше ни с кем не говорил по-турецки.

– Сейчас вы освежите воспоминания. Так и язык немного вспомните.

На его лицо легла тень, он снова замолчал. «Он же так помрачнел не от того, что вспомнит язык?» – подумала я. Должно быть, тут что-то связано с его жизнью здесь, с моими словами о воспоминаниях. Я нашла для себя такое объяснение, допытываться не было смысла. Чем ближе к городу, тем плотнее было движение. Целый лес машин, с ума сойти… Я мрачно думала, как буду добираться до дома, когда устрою профессора в отеле. В дождливую погоду и такси было не найти – таксисты словно мстили тем, кто не хотел пользоваться их услугами в обычное время. Только и оставалось, что махать руками им вслед. Дорога на маршрутке займет не меньше часа. Уф, поселиться бы недалеко от университета, как профессор, но разве в том районе можно жить?

Керем вернулся из школы, уже давно сидит за компьютером. Надо будет приготовить ему поесть. В холодильнике есть что-нибудь готовое? В любом случае за стол он не сядет, еду я принесу ему в комнату. Он съест всё, не глядя ни на меня, ни на еду, как будто, если он оторвет взгляд от экрана, случится катастрофа. Клавиатура уже превратилась в продолжение его рук. Он отрывался от нее, только чтобы поспать.

А если попросить Сулеймана меня довезти, что он скажет? Безвозмездно он ничего не делал, смотрел на мир, ища, где бы ему урвать выгоду. Умом шофер не отличался, но, как другие ему подобные, был хитер.

Кажется, ум и хитрость находятся в обратной зависимости. Если чего-то не хватает, другого становится больше. Было что-то лукавое даже в том, как Сулейман умело вел машину, как выгонял заехавших на обочину, пугая их сигналом.

Погрузившись в размышления, я вдруг заметила, что за нами увязался автомобиль. Это был гражданский «рено» белого цвета, но по какой-то причине полицейские не тормозили его за езду по обочине. Либо думали, что он нас сопровождает, либо тут что-то другое. Тысячи автомобилистов, часами стоящих в пробках, бросали на нас гневные взгляды.

– В Бостоне движение такое же?

Профессор очнулся от своих мыслей и негромко сказал:

– Нет. Это к лучшему, потому что там у университетов нет таких привилегий.

– Но на Нью-Йорк похоже, наверняка?

– Да, там бывают иногда пробки, но не такие, как здесь, я думаю. Понять не могу, откуда столько автомобилей. В мои времена по дорогам ездили считаные единицы. Все передвигались на трамваях или на пассажирских судах.

– И мостов не было, конечно.

– Вы про Галатский мост?[11] Уже был.

– Нет, я про мосты через Босфор. Два моста между Европой и Азией.

– А, слышал, конечно. В те времена на ту сторону можно было перебраться на корабле или на лодке.

Тут я не удержалась и полюбопытствовала:

– Вы немец или американец немецкого происхождения?

Профессор изменился в лице. Я почувствовала, как он отстранился. В ответ он пробормотал что-то, но разобрать было невозможно.

– Извините, – сказала я. – Вы работаете в Америке, но имя у вас немецкое. Я просто поинтересовалась.

– Ничего страшного. Вы не виноваты. Это личное, я остро реагирую на вопросы о принадлежности и идентичности. Да, я немец, но…

– Пожалуйста, не объясняйте. Вы только приехали, а я уже вас расстроила. Снова извините.

Он понимающе улыбнулся.

– Я бы не хотел, чтобы при первой встрече между нами возникла напряженность из-за простого вопроса. Вы не обращайте внимания на мое странное поведение. Да, я немец из Баварии, но с 1942 года живу в США и принял американское гражданство. А в Германии