Жена комиссара - Светлана Шахова

явился, – принялась та плакаться, помешивая в кастрюле. – Что ни день, то навеселе. И всё – рожа хмельная – лыбится. А как слово поперёк скажешь, сожмётся злыднем. Молчит, да так и слышу, как в башке своей клянёт меня последними словами.

– Валентина, не гневила бы ты Бога, – перебила Елизавета, когда та захлюпала носом. – Иван что, по углам тебя гоняет? Или девчоночек твоих гнобит? Так нет же, наоборот – всё им. За родных признал. Если бы не хромота, быть бы ему давно на фронте. Подумай-ка, лучше б одной-то?

Она заглянула в шкаф. Подсолнечного масла осталось на донышке бутылки. Тяжело вздохнула, залила начищенную картошку водой. С кастрюлей в руках остановилась в задумчивости.

– Знаешь, Валентина, а я бы и сама с мужем по рюмочке выпила, лишь бы рядом был. Да только он почти четыре года уже день и ночь под пулями ходит. Сейчас фашиста гонит, в спину ему дышит, да тот ведь просто так не сдаётся, огрызается.

– О-ой, вы Павла Семёныча с моим-то шаромыжником не равняйте. Ванька ему и в подмётки не годится.

– Так где ж ты такого никчёмного подобрала-то?! – вспылила Елизавета. – И зачем в квартиру привела? Или люб был, когда хватала? А и не удивлюсь, что так. Ваня, хоть и простой, но видный. Работящий. На заводе его хвалят, сама говорила. Эх, Валя-Валя, в такое-то время другая и на плохонького мужичонку молилась бы. Оглянись – другие женщины тебе обзавидовались.

– Да знаю я. Только чему завидовать? Замуж-то он меня не зовёт. Сколько уж в сожителях числится?

– А ты с ним помягче, да перестань зудеть как назойливая муха. Глядишь, и решится на важный шаг.

Елизавета поставила кастрюлю на плиту. Хотела уже включить газ, как в кухне появилась мать Степана.

– Лиза, милая, сын рассказал о твоём несчастье! – воскликнула она, протягивая блюдце с тремя яйцами и пакетик с мукой. – Вот, насыпала, сколько могла. Немного, но на разок хватит: хлебушек испечь или вареничков налепить… Ой, а чтой-то ты картошку сегодня варить надумала?.. А-а-а, поняла-поняла – масло кончилось. Погоди, поделюсь.

Она достала из стола бутылку, отлила в стакан.

– А что случилось-то? – растерянно блуждая взглядом с одной соседки на другую, спросила Валентина.

– Да под воровскую руку попала наша Лиза, – отозвалась Дарья.

Поставила масло на стол Елизаветы. Обняла, приговаривая:

– Жарь, милая! Детки любят жареную картошечку, – вздохнула и пошла к себе.

– Да что ж я всё плачу-то? – бросила Елизавета в сторону, вытирая ладонями щёки.

– Какая же вы всё-таки… – Валентина остановилась, видимо, подбирая слова. – Душевная и… сильная.

– Куда там? Чуть что – сразу в слёзы.

– А я не о том. Вам – офицеровой жене с нами – простолюдинами и стоять-то рядом не пристало…

– Валентина! Что не дело говоришь?! – взвилась Елизавета.

– Нет-нет-нет, и не перебивайте, – не умолкала соседка. – Я гляжу, вы на кухню-то вошли словно потерянная. Мне надо бы справиться: что да как, но нет, я знай волынку про Ваньку завела. А вы собственную-то беду засунули куда подальше да меня утешать и вразумлять стали. Вот ведь, какой человек-то!

Валентина принялась суетливо выкладывать из тумбочки продукты.

– Нака-те вам сахаринчику… Ещё вот – макарошки… Ага, маленько гречки осталось.

Елизавета сгребла провизию в охапку.

– Валя, не надо. Забери. У тебя свои деточки. Что ж я их объедать буду? – заговорила, пытаясь убедить. – Да мне ведь ещё Нина взаймы дала.

– Ага, все помогли, а мы, стало быть, нелюди, так, что ли? Уж не обижайте, Елизавета Тихоновна! Сами, небось, последний кусок отдали бы, случись с кем такое.

– Это правда, отдала бы… И за геройство не посчитала бы. Вот так же, как и ты, и Дарья, и Степан, и Нина. Все так делают. Одна у нас родина, а значит, все мы – родня.

***

После ужина дети отпросились гулять. Вернувшись, вбежали в кухню с радостными криками:

– Пироги! Мама печёт!

– Как вкусно пахнет! Ой, это «жаворонки» – мои любимые!

– Дайте мне!

Елизавета протянула два блюдца с маленькими, аккуратно уложенными румяными булочками.

– Не шумите! Всем достанется. Сначала отнесите-ка соседям. Надя, постучи к тёте Даше. А ты, Аринка, – в соседнюю комнату. Тётю Валю и её дочек – своих подружек – угости. Потом и сами почаёвничаем.

Помощь домочадцев успокоила, но лишь на один вечер. Новый день тут же напомнил о безысходности. С тяжёлым сердцем Елизавета приготовила завтрак. Позволила детям подольше поспать в каникулы. Потом накормила, отпустила гулять.

Чувствуя себя внутренне загнанной в тупик, вдруг ощутила острую необходимость выйти на улицу – безо всякой надобности, просто выбраться из душного помещения, глотнуть свежего воздуха.

Быстро собралась, сбежала по ступенькам, вырвалась из подъезда. Лёгкий морозец, окутав, отрезвил, придал немного сил, но мрачные мысли скоро вновь полностью овладели сознанием.

Елизавета побрела по заснеженному тротуару, размышляя, что денег, одолженных снохой, надолго не хватит. К тому же их надо вернуть как можно скорее. И это было бы возможно, но… необходимость торговать ватниками всё ощутимее перебивал страх, что её могут счесть спекулянткой и если не упрячут за решётку, то присудят огромный штраф.

«А позор-то! Позор-то какой! Наверное, вовремя так случилось. Это не воришки меня проучили, а Бог отвёл», – рассудила она. Но вопрос: «Как же теперь жить?» – остался без ответа.

Ничего не придумав, она обошла квартал. Не заметила, как снова оказалась у подъезда. Постояла с минуту, тяжело вздохнула, зашагала вверх по лестнице.

На площадке прямо напротив квартиры топтался долговязый почтальон. Резко обернувшись, тот оказался с ней лицом к лицу.

– Доброго денёчка, гражданочка, – проговорил певуче. – Смотрю, вы из этой квартиры. А я как раз собирался звонить. Вы, случайно, не Кузнецова?

– Да, это я, – с готовностью подтвердила Елизавета.

– Вот и славно. Для вас тут уведомление из комиссариата. Только нужен паспорт.

«Деньги от Павлика пришли», – мелькнула догадка.

– Конечно-конечно, пойдёмте со мной! – взволнованно отозвалась Елизавета, чувствуя, как от нежданной радости сердце забарабанило в горле.

Она усадила служащего за стол. Достала из комода паспорт. Почтальон заполнил бланк, вручил уведомление и, отказавшись от чая, ушёл.

Елизавета отложила все дела, поспешила забирать перевод.

Этот день она записала в один из самых счастливых: долг возвращён; первый перевод дошёл, и если так пойдёт дальше, постоянные денежные поступления позволят заниматься детьми, не задумываясь о куске хлеба.

Глава 32

Ощущение обретённой маленькой свободы ещё долго отзывалось приятным волнением в груди. Однако темпа жизни Елизавета не сбавляла, а в свободное время помогала снохе – просто так, безвозмездно, по-родственному.

– Нин, а хорошо