Тамара. Роман о царской России. Книга 1 - Ирина Владимировна Скарятина

"Ох, что же такое случилось с Мадемуазель?" – причитали мы.

"Возможно, она сошла с ума …"

"Да, да, похоже на то …"

"Ох, как ужасно! Бедная дорогая Эме́ …"

"Что же мы можем сделать? …"

Внезапно этот гвалт прорезал громкий голос. То был голос Вари Веренгрод, самой самостоятельной девочки, а ныне и старосты нашего класса.

"Ваша драгоценная Эме́ просто в стельку пьяна, вот что с ней случилось", – презрительно заявила она. Варя была одной из немногих, кто всегда недолюбливал Эме́, и называла ту "глупой французской куклой".

Ошеломлённые, мы в глухом молчании восприняли шокирующую новость, в то время как наша богиня медленно скатывалась со своего пьедестала.

И это стало концом Эме́. В тот же день она навсегда исчезла из нашей жизни, и никто из нас так и не узнал, что с ней случилось, куда она уехала и удалось ли ей в конце концов выйти замуж за усатого месье Жака Кусто́.

Очень скоро наши непостоянные сердца забыли о мадемуазель Эме́, ведь на сцену вышел Иван Иванович, наш новый профессор истории и первый молодой человек, когда-либо входивший в священные врата мадам Курба́. Причина такого столь необычного исключения заключалась в том, что он оказался сыном её близкого, закадычного друга ("Ан вьей ами́, куа́?" (фр. – "Старый друг, правда?")), которого настоятельно рекомендовал Санкт-Петербургский университет за его отличную успеваемость и недюжинные способности к преподаванию. Невысокий, коренастый, всё ещё очень молодой и, словно девушка, румяный, он напоминал возбуждённого, вышедшего на охоту лиса. Его очаровательно длинный и мило заострённый нос, огненно-рыжие волосы, привычка проводить кончиком невероятно красного языка по чересчур алым губам и крепкие белые зубы – всё это подчёркивало поразительное сходство. "Рейнеке-лис, хитрый Мыслитель" – так мы его окрестили, и "Рейнеке-лисом" он остался для нас на всю жизнь. (От переводчика: Главный герой написанной в 1793-ем году сатирической поэмы немецкого писателя, драматурга и поэта Иоганна Вольфганга Гёте).

Его лекции по русской истории буквально ослепляли нас своим блеском, и, торопливо конспектируя их, мы старались уловить каждую его мысль.

Однажды утром, выглядя даже более воодушевлённым, чем обычно, он объявил, что "перейдёт от несколько холодного предмета обезличенной истории к теме потеплее – личному происхождению и прошлому".

"Иными словами, – провозгласил он, взъерошивая свою огненно-рыжую шевелюру и имея одухотворённо-прекрасный вид, – мы с вами, ненадолго прервав наш курс и слегка отклонившись в сторону, рассмотрим насущную проблему наследственности и её более чем вероятного многогранного влияния на жизнь человека".

"Бесподобная манера речи!" – восхищённо думала я, записывая как угорелая и пока что успешно ловя каждое слово его несравненного ораторства.

"Не высовывай так язык. Ты выглядишь придурковато", – предостерегающе шепнула моя соседка слева, Соня.

Я поспешно втянула язык и закрыла разинутый рот.

Тем временем Варя Веренгрод, староста нашего класса, подняла руку и встала.

"Пожалуйста, Иван Иванович, – крайне почтительно произнесла она, и, хотя её щёки покраснели, голос звучал ровно, – не могли бы Вы говорить не так быстро? Мы не хотим упустить ни слова, но нам за Вами не угнаться".

Явно довольный, Иван Иванович ей улыбнулся ("Везучая, бойкая девка", – сердито подумала я) и наклонил голову в знак полного одобрения.

"Я ценю ваш интерес, сударыни," (он неизменно называл нас "сударынями"!) "и с величайшим удовольствием исполню вашу разумную просьбу".

Услышав сей неожиданный комплимент, мы все постарались принять ещё более интеллектуальный вид. Но, судя по всему, нам это не очень-то удалось, так как мадам Курба́, сидевшая на подиуме позади Ивана Ивановича, вязавшая и наблюдавшая за происходившим, сказала нам позже, что мы выглядели до смешного смущённо и глуповато самодовольно.

"Возможно, было бы целесообразно, – продолжил Иван Иванович, с этого момента говоря очень медленно и внимательно следя за нашими порхавшими карандашами, будто измеряя пределы их скорости, – возможно, было бы целесообразно таким обычным людям, как мы, каждый день пытаться как можно глубже погрузиться в историю жизни своих семей и даже своих наций. Тогда, вооружённые подобными полезными знаниями, они могли бы применить их в своей собственной жизни, как если бы получили определённую подсказку или ключ к головоломной тайне".

Он на мгновение умолк, а я, разминая сведённые судорогой от долгого сжимания карандаша пальцы, прошептала Соне: "Ах, как же это верно, как верно! Когда я думаю о тайне своей жизни …"

"Что ты имеешь в виду? – в ответ взволнованно прошептала та. – Какой тайне?"

Но Иван Иванович уже сделал несколько шагов к доске и с мелом в руке вновь заговорил.

"Возьмём большинство из здесь находящихся, – промолвил он, выразительно оглядев аудиторию. – Кровь в наших венах – это смесь …" – и он жирными буквами написал на доске следующее:

индоиранская + скифская + славянская +

скандинавская + татарская = русская

"Эта формула, сударыни, является более-менее стандартной комбинацией, характеризующей нашу кровь. Разумеется, позднее к этой основной смеси присоединились и другие, например, германская и англосаксонская, но, как притоки великой реки, они второстепенны и должны обсуждаться в другой раз.

А сейчас давайте рассмотрим эту формулу. Учёные-историки сходятся во мнении, что во время одного из тех великих кочевых перемещений азиатских племён, что повторялись в регулярном ритме на заре нашей истории …"

("Боже мой! У меня всё в голове перепуталось; я тону в этой мешанине", – подумала я, так лихорадочно, как только могла, набрасывая на скорую руку импровизированную стенограмму особым способом собственного изобретения).

"… из Азии в страну степей на европейской стороне Уральских гор проникла череда вторгавшихся народов. Среди этих племён были и скифы индоиранского происхождения".

Тут Иван Иванович торжествующе указал на два первых слова на доске.

"Батюшки! – прошептала Соня. – Я за ним не поспеваю. А ты?"

Я снисходительно кивнула головой, несмотря на то, что левой рукой старательно прикрывала от неё лист бумаги, на котором писала. Абракадабра на нём смотрелась просто ужасно, и мне потребовались бы часы, чтоб разобраться в ней дома. Сокращения: "из А в сс на евр с Ур гор" – было легко расшифровать по сравнению с тем, во что я превратила фразу "повторялись в регулярном ритме". Это звучное, журчащее, раскатистое словосочетание было так изуродовано, что на следующий день мне пришлось спросить Ивана Ивановича, что он в тот момент сказал.

"Сударыни, – теперь уже улыбаясь во весь рот, воскликнул он, – Я не стану в это углубляться! Индоиранское начало подходит