Преступления фашизма в годы Великой Отечественной войны. Знать и помнить - Нина Константиновна Петрова

Сериков. Он воспроизводит в своих показаниях обстановку, в которой производилось переселение тысяч харьковчан из городских квартир в бараки тракторного завода. С наступлением темноты переселяющимся было запрещено двигаться по улицам, заходить в дом, чтобы обогреться, им также не разрешали. Люди были раздеты и разуты. В это время стояли лютые холода, и многие замерзали прямо на улице. С наступлением рассвета то тут, то там можно было видеть трупы замерзших людей.

Свидетель показывает далее о том, что он видел бараки, битком набитые трупами.

– Однажды, – говорит Сериков, – комендант погнал меня на работу расчищать бараки. Я лично выносил из бараков обгоревшие трупы и складывал их в траншеи. Несколько раз я наблюдал, как к баракам, где были сложены трупы, подъезжали немецкие солдаты и поджигали их.

Свидетельница Подкопай, проживающая в Харькове на Рыбниковской улице, 8, где помещался гараж гестапо, дополняет вскрытую на суде картину массового уничтожения советских людей посредством «душегубки».

– Во дворе гаража, – говорит она, – было много машин.

Но одна из них обращала на себя особое внимание – это была машина с огромным кузовом, окрашенным в темно-серый цвет. Я спрашивала шофера гестапо Бойко, что это за машина. Он сначала отмалчивался, говорил, что это секрет, а потом все-таки рассказал. «Эта машина, – сказал мне Бойко, – предназначена для того, чтобы отравлять людей газом».

Однажды я стояла на дворе, когда подъехала «душегубка». Всех немедленно выгнали в помещение. Из окна я видела, как немецкие солдаты вытаскивали из машины трупы.

Впоследствии я узнала, что «душегубка» отправилась в очередной рейс, но по дороге испортилась и была возвращена в гараж для ремонта.

О зверском истреблении больных показал свидетель Гайдамак, проживавший на территории больницы Липецкого района Харьковской области.

– Однажды мы увидели, – показывает Гайдамак, – что на территорию больницы пришел большой отряд немецких солдат. Мы все бросились по домам прятать свои пожитки, так как знали, что, раз пришли немцы, значит, начнутся грабежи. Немцы приказали нам всем закрыть окна, запереть двери и предупредили, что всякий, кто выглянет на улицу, будет расстрелян. Вскоре после этого раздался ружейный залп. Я потихоньку выглянул в окно и увидел, что немец ведет по больничному двору за ограду группу полураздетых больных. Снова раздался залп. Он повторялся много раз.

Больные кричали, вырывались из рук палачей, но немцы, подталкивая и избивая их прикладами винтовок и автоматов, принуждали идти к месту казни. Эта кровавая расправа продолжалась, пока не стемнело. Вскоре после этого многие работники больницы рассказывали мне, как происходило дело. К главврачу явился немецкий офицер и предложил отравить больных ядом. Когда главврач отказался, офицер заявил: «Ну, в таком случае, я сам их уничтожу». Он приказал всему медицинскому персоналу оставаться на местах, а сам направился во двор больницы и руководил расстрелом

Так было расстреляно 435 больных, в том числе много женщин.

Вечернее заседание суда 17 декабря 1943 г.

На вечернем заседании 17 декабря допрашивается свидетель Головко, работавший врачом Липецкой больницы.

– 21 ноября 1941 г., – показывает свидетель, – в больницу явились трое немецких офицеров – один капитан и два лейтенанта. Один из них заявил мне, что имеется распоряжение об уничтожении всех больных, находящихся на излечении в нашей больнице, и предложил мне взять на себя отравление их ядом. Я горячо протестовал и заявил, что обязанность врачей лечить, а не травить людей. Тогда офицер спросил: «Может быть, кто-либо из медперсонала вашей больницы возьмет на себя выполнение этого задания?» Я ответил, что таких у нас не найдется. Тем не менее офицер приказал мне собрать медперсонал и довести до его сведения это предложение. Я подчинился приказу, собрал весь медицинский персонал. Как я и ожидал, все работники больницы единодушно поручили мне заявить офицеру, что они отказываются стать палачами наших больных. Я довел об этом до сведения офицера. Тогда он заявил: «В таком случае, я сделаю это сам». Я пытался спасти больных, сказав, что если германскому командованию нужно помещение нашей больницы, то оно будет немедленно освобождено. «Нет, помещение нам не нужно, – ответил офицер, – нам нужно уничтожить больных». Он приказал всем работникам больницы войти в помещение и не выходить оттуда под угрозой расстрела. После этого во двор вошла группа германских солдат, другие солдаты окружили всю территорию больницы, а за оградой на перекрестках дорог были выставлены пулеметы. По всему было видно, что немцы готовились к этой операции очень тщательно и продумали все до мелочей. Офицер приказал солдатам выводить больных из отделений по 10 человек. Больных выводили из здания и приказывали идти в больничный сад. А там в овраге лежали несколько немецких солдат во главе с офицером. Когда больные приближались к оврагу, немцы открывали огонь. Кое-кто из больных пытался бежать, но немецкие солдаты их догоняли и добивали. В это время подъехала другая машина – прибыл еще один немецкий офицер, заявивший, что он врач, присланный принять от меня больничное имущество. Услышав слово «врач», я обрадовался и просил его помочь приостановить это зверское убийство беззащитных больных. Офицер заявил, что его дело принять имущество, а все остальное его не касается. Войдя в склад, этот «врач» первым делом выбрал себе свитер, примерил его, сказал «гут» и пошел дальше. Тем временем в саду шли расстрелы. Они продолжались до позднего вечера и назавтра с утра возобновились. Были уничтожены почти все больные, за исключением нескольких, которые не могли двигаться. Немецкие солдаты выносили их во двор и там расстреливали.

– Сколько было в больнице больных? – спрашивает председатель суда.

– 435, – отвечает свидетель.

Председатель. – Дети и женщины среди них были?

Головко. – Да, более половины.

Председатель. – Использовалось ли в дальнейшем помещение больницы германским командованием?

Головко. – Нет, оно пустовало более года и только непродолжительное время использовалось в качестве казармы.

Суд приступает к допросу свидетельницы Осмачко. Эта пожилая колхозница стояла под расстрелом, и только благодаря случайности ей удалось спастись от смерти.

– Услышав выстрелы, – показывает Осмачко, – несколько наших колхозниц решили выйти за село, посмотреть, в чем дело. Я тоже пошла и взяла с собой своего сына Владимира. Не успели мы выйти за село, как нас остановили немецкие солдаты. Они приказали нам выстроиться вдоль дороги и повели в поле. Там возле большой ямы немцы расстреливали людей. Нас они поставили на край ямы и открыли по нам стрельбу. Женщины закричали, многие упали, обливаясь кровью. Я тоже упала в яму и потеряла сознание. Когда очнулась, слышу – стреляют. Рядом со мной лежал труп моего сына Владимира. Сверху продолжали падать прямо на меня все новые и новые трупы. Я едва удержалась, чтобы