Записки кота Мурчика - Евгений Янович Сатановский

первые полсотни человек, и они на последнем поезде метро едут к очередному театру, в котором утром откроется касса. Это «головка». Она очередь занимает, и ей достаются билеты на лучшие спектакли, если удержит. Потом к ним, пешком, по ночным улицам, часам к пяти утра, добегают ещё две-три сотни ребят, выстраиваясь у двери кассы в плотно сбитое каре. Его потом ограждают барьерами, которые у театров стоят, и ждут утра, когда лом закончится, а касса ещё не откроется.

У хорошо подготовленной фирмы, как эти неформальные объединения назывались, всегда был контакт с театральной администрацией. Заводили его по-разному, могли мясо хорошее из неизвестных никому источников, для шашлыков, в обмен на билеты достать. Они за порядок отвечали, чтоб в театре, в ходе распродажи билетов, никто ничего не повредил. Театральное начальство за свои стёкла было спокойно, милиция никаких сюрпризов не ждала, и сама их не устраивала. Все довольны, самодеятельности и драк нет, имущество театра под контролем, на распродаже порядок, как в армии. Да и там не всегда такой. Стимулы – великая вещь, а пара билетов: папе с мамой отдать, когда приедут в Москву, навестить, или девочку свою сводить – это стимул. Продают по две пары в руки. Сдают их потом, и не для перепродажи. За этим поймают – вышибут из команды с волчьим билетом.

Студенты спекулянтов недолюбливали. Те их тем более. Это были люди взрослые, в числе которых было много инвалидов. Организованные в особую команду, сильны как быки и отморожены на всю голову. Могли в бой пойти, особенно когда билеты ценные. Помнится, на «Бони М» и на Пугачёву только они первые триста мест в «Россию» и взяли. Все первые ряды. Когда здоровенный бугай, которому ноги трамваем по пьянке отрезало, упираясь в асфальт костылями, над собой бетонную мусорную урну поднимает, чтобы её бросить, с ним не договоришься. Калечить его – не тот коленкор. Дать покалечить себя – тем более. Народ после той распродажи умирал со смеху, представляя, как выходит Алла Борисовна, а перед ней костыли, костыли, костыли… Чего, естественно, не было, поскольку эти что взяли, то перепродали. Не для себя покупали.

Возглавляла их пожилая вреднющая крикливая тётка, которую студенты между собой звали «дама с собачкой». Поскольку, отправляя на дело свою хромую банду, она заодно выгуливала брехливую пожилую болонку, такую же противную, как она сама. Богата была на редкость, и вот это была настоящая мафия. Без дураков. Такая же, как были у глухонемых и цыган. Там и убийства бывали, и криминал был всевозможнейший. От торговли невесть каким товаром в электричках, до наркотиков и крышевания валютчиков и фарцовщиков в гостиницах для иностранцев. Те ещё были ребята… Но среди них билетами, по счастью, промышляли только инвалиды, иначе студентам мало бы что доставалось.

В зависимости от ценности спектакля, на который удавалось взять билеты, и того, кто играл, было установлено ранжирование в «крестах». Далее, в прямой пропорции от личного участия, которое оценивали в тех же единицах, выдавали на руки билеты. Можно было заказать их на то, что хотелось посмотреть, под конкретную дату (тот же приезд родителей из провинции), накопить выходы на распродажи и получить заказанное, вне зависимости от того, сам участвовал в конкретном ломе или в другие театры стоял. Был неприкосновенный запас для особо важных случаев. Из общежития кого-нибудь из заслуженных бойцов исключали, за частое оставление на вахте у девочек в общаге студенческого, или отчислить собирались. Преподаватели тоже люди и в театр ходят. Деканы ходят. И даже в ректорате театры любят…

К шести утра народ цеплял друг друга под локти, образуя стенку. С внешней стороны, в полной боевой готовности, находился оперотряд. Настоящий, с корочками – без дураков. Его время наставало после лома, если удавалось удержать очередь. К семи часам, когда милиционеры подходили, он должен был стоять на месте и грамотно контролировать ситуацию. И он её контролировал. При этом, если кто-то думает, что лом – это тривиальный мордобой, пусть перестанет. Тут специфика состояла в том, что бить никого было нельзя и применять борцовские приёмы нельзя – бойцов было столько, что покалечить кого-нибудь можно было враз, а это делать было не положено. Только толкаться. Не кусаться, не бить, не плеваться, не материться – девочки тоже присутствовали. Они зимой потерянные на ломе шапки раздавали и термосы с горячем чаем держали. Такие были правила игры.

Толпа на толпу, но без драки. Не дай Б-г кто-нибудь махаловку начнёт. Свои тормознут, и из рядов вычистят на всю оставшуюся жизнь. Правила надо было соблюдать. Так что, когда толпа тех, кто очередь пытается сломать, из другого вуза или альянса вузов, подходила к месту лома, они бросались в атаку на стоящих строем, напоминающим тевтонскую свинью. Главная задача была – вклинить в очередь своих и чтобы они там удержались. Лучше группу, и на ближние к двери места, в головку. Тех, кто туда попал и закрепился, выкидывать было не положено. Оскорблять их словесно и пихать под рёбра, тоже было нельзя. Проиграли место, надо уметь это признать. Значит, готовиться надо было лучше. Упираться рогом. Ребят туда крепче ставить. Приёмы, не позволяющие сломать твою очередь, заранее отрабатывать. Везде своя техника.

При этом начальники конкурирующих групп, аспиранты и старшекурсники, мирно гуляли в сторонке, дружелюбно беседуя и обсуждая, что, где и когда на театральных распродажах в Москве в последнее время произошло, кто у кого лом выиграл, чем та или иная ситуация закончилась и каких премьер в ближайшее время ждать. Очень куртуазно всё было. Да и сам лом по времени… полчаса максимум, а то и меньше. С окончательной притиркой на месте и восстановлением внешнего вида (пуговицы в толчее могли полететь, их искать приходилось, чем тоже девочки занимались) – минут сорок. Дальше всё было тихо, благородно, чин чином. Если, конечно, инвалиды сюрприз не подбрасывали. Милиция, прибыв в положенное время, убеждалась в том, что всё как всегда. Распродажа начиналась в свой час, и часа за два заканчивалась. К полудню всё рассасывалось.

Обычная публика, «живьё», имела две опции. Люди могли занять очередь с ночи (некоторые так и делали), либо встать в хвост студентам, которых обычно к открытию касс было от двух-трёх десятков до сотни, если спектаклей, на которые билеты продавались, было очень много. Но это было редко. Вольные команды, не привязанные к конкретным вузам или фирмам, тоже существовали, имели своих лидеров и, как правило, договаривались с кем-то об участии либо в организации исходной очереди, либо ломе. Среди них выделялись девочки, возглавляемые яркой брюнеткой, Леной Кагги-Карр, которую так звали в честь