Если любишь (сборник) - Курбандурды Курбансахатов

таинственностью. Он перестал бриться, все чаще не выходил на работу, не вступал ни в какие разговоры, в дом к себе никого не впускал, запираясь изнутри, а на вопрошающие взгляды отвечал: «Не мешайте, я занят божественными делами».

Люди переглядывались, но помалкивали — все-таки родственник председателя и как-никак в прошлом учитель. Пусть Тойли Мерген сам с ним разбирается, тем более что в колхоз его не принимали.

Не так давно Кособокий Гайли, встретив Артык-шиха возле своего дома, пригласил его к себе.

— Бывало, ты ко мне наведывался, — заговорил он. — А теперь отпустил бороду до пояса и, видно, зазнался. Уж больно чудно ты себя ведешь. Не иначе как злой дух коснулся твоего плеча.

Кособокий явно посмеивался над своим гостем, хотя и поставил перед ним чай и чурек.

— Чем смеяться над моей бородой, посмотри лучше на свой чай, негодник! — сказал Артык-ших и выплеснул пиалу чая за порог.

— А что ты там увидел?

— Если ты не ослеп, то и сам увидишь! — Артык-ших взял пиалу из рук Гайли Кособокого и поставил ее перед собой. — Посмотри, что в чае плавает?

— Ничего не вижу, кроме двух чаинок, Артык-бек!

— Как следует смотри, как следует!

Гайли еще раз посмотрел, но ничего, кроме чаинок, так и не увидел.

— Артык-бек, ты, ей-богу, малость тронулся. Я это давно заметил. И бороду отпустил, и бормочешь что-то, и из дому неделями не выходишь… А что, если мы отвезем тебя в город и покажем доктору? Есть такие специальные доктора…

— Умолкни! — отрезал тот и тыльной стороной ладони хлопнул Кособокого по груди. — Если ты это выпьешь, — ткнул он пальцем в пиалу, — тебе самому придется ехать в сумасшедший дом. В твоем чае плавают испражнения! Испражнения четырехногого зверя!

— Ай, перестань ты, ей-богу!

Решив, что Артык-ших и правда с ума спятил, Гайли собрался было звать на помощь, но тот, словно почувствовав намерения хозяина, неторопливо поднялся.

— Если не веришь, пей! — сказал он и ушел.

Несмотря на то что Кособокий Гайли не любил лишать себя удовольствия, а потому сначала украдкой, а потом и в открытую пил вино и водку, он все-таки верил во всемогущество бога. Поведение Артыка сначала удивило его, а когда тот ушел, отказавшись не только от чая, но и от свежего золотистого чурека, Гайли призадумался. Это обстоятельство почему-то затронуло его религиозную жилку. И хотя ему очень хотелось глотнуть крепкого зеленого чая, но слово «„испражнение“ заставило его отказаться от своего желания. Он выскочил из дома, подбежал к колодцу, откинул крышку и заглянул внутрь…

В прозрачной, словно глаз журавля, воде плавала вздувшаяся дохлая кошка.

Кособокий Гайли не знал, конечно, что над этой проделкой Артык-ших размышлял целый месяц, а вчера вечером, после того как улеглись люди, заснули собаки и птицы, он своими руками бросил кошку в колодец Кособокого. Вместо того чтобы извлечь падаль, Гайли, точно полоумный, выскочил на улицу и заорал во все горло:

— Люди! В нашем селе чудо объявилось! Чудо!

Кособокий бежал к Артык-шиху, чтобы упасть перед ним на колени и просить у него прощения за грубость. Подумать только, он назвал святого сумасшедшим!

Артык-ших не внял его мольбам о прощении, не оценил его раскаяния, а, напротив, заорал на него:

— Чего галдишь? Заткнись! О таких вещах не шумят на весь свет. Крепко держи язык за зубами!

Артык-ших прекрасно понимал, что теперь, когда он приказал Кособокому молчать, тот не пожалеет глотки и ног не пожалеет, чтобы разнести по всей округе весть о новоявленном святом. Сказать Кособокому — молчи, все равно что сказать рассвету — не приходи или солнцу — не заходи.

Так все и случилось, как и предполагал пройдоха Артык-ших.

Уже наутро к нему заявился молодой чабан из соседнего селения.

— Артык-ага, отец молит, чтобы вы пришли, — жалобно попросил он.

— Зачем я твоему отцу?

— Очень болен, уже месяц не может подняться. А со вчерашнего дня ему совсем плохо.

— Если болеет, если плохо, пусть идет к доктору.

— Мы уже в город ездили, у каких только врачей не побывали.

Артык-ших дал себя уговорить. Он осмотрел умирающего восьмидесятилетнего старика и покачал головой.

Сын разволновался.

— Артык-ака, — спросил он, — есть ли какая-нибудь надежда?

Будь Артык-ших честным человеком, он бы не стал в такой горестный для семьи час пускаться на новые хитрости и сказал бы правду. Но ему было важно, чтобы не умолкала молва о его святости, поэтому он заговорил так:

— Сейчас, голубчик, я не могу сказать тебе ничего определенного. А вот приду домой, посмотрю в пиалу с водой и увижу истину.

И пошел молодой чабан провожать святого человека.

Долго сидел Артык-ших над пиалой и наконец дал ответ:

— Ты не обижайся на меня, голубчик. Мой долг — говорить как перед богом. Что увидел, то и скажу. Надо готовиться к поминкам. Твой отец отдаст богу душу или сегодня в полночь, когда выходит на прогулку пророк Хыдыр, или на рассвете, в пору, когда гуляют ангелы.

Старик отдал богу душу, не дождавшись рассвета.

И пошли из села в село толки о священной пиале Артык-шиха.

Начиная с того дня, Артык-шиху не нужно было заботиться о хлебе насущном. Об этом заботились, как ни прискорбно в этом признаться, отсталые, удрученные тяжкими недугами близких люди.

Тень дармоеда не показывалась там, где раздавался смех по случаю рождения или свадьбы. Но зато если в доме лились слезы или предстояли поминки, какими легкими у него становились ноги! Не помня ни одной строки из Корана, он давал убитым горем людям какие-то амулеты и никому не понятную дребедень, требуя за это мзду.

Взмокший от быстрой ходьбы Тойли Мерген и не подумал кликнуть хозяина дома. Ударом сапога он сорвал дверь с петель и ступил в полный мрак. Ничего, он все равно разыщет этого негодяя, поймает его на месте преступления. В противном случае тот сумеет вывернуться.

Не задерживаясь в передней, где было свалено разное старье и стояли ведра, Тойли Мерген ворвался в комнату, содрал с маленького окошка старое одеяло и на какое-то время замер на месте.

Да, дела… Не зря толковали молодухи. Тойли не поверил своим глазам.

У левой стеньг, прямо на полу, сидела, сжавшись, словно попавшая в сети птица, молодая женщина. От стыда она закрыла руками лицо и плакала навзрыд. Над ней возвышал ся Артык-ших. Застигнутый врасплох, он стоял, не успев даже продеть руки в рукава халата. Борода у него тряслась, и он тупо озирался по сторонам.

Словом, этот негодяй предстал перед Тойли Мергеном совсем не