Истории земли Донецкой. От курганов до терриконов - Сергей Валентинович Богачев

– Александр Васильевич, ваше повеление исполнено, в войсках безобразия творятся, вот рапорт! – Вронский подал графу Суворову бумагу на нескольких листах, густо исписанную гусиным пером.

– Экий ты задорник, Вронский… – Александр Васильевич взял документ и принялся его перечитывать. Окуляры фельдмаршал не носил и специально депеши подписывал мельчайшими буквами, чтобы подчеркнуть свое острое зрение.

– А что ж ты, секунд-майор, за экономию ратуешь, а бумаги – вон сколько извел? Буквы размером с орех. Иль думал, у Суворова глаз слабоват?

– Никак нет, ваше сиятельство! А вдруг в канцелярии какой секретарь подслеповатый попадется и пропустит мелочь важную? Дело-то подсудное, – быстро ответил Вронский.

– Ну, это не тебе решать… – задумчиво произнес Александр Васильевич. Такого рвения от провинциального секунд-майора он никак не ожидал, и уж тем более неожиданной оказалась сумма нарушений, указанная в рапорте – полмиллиона. Вот так позволил стороннему рьяному служаке себе занятие найти, а нажил себе головную боль.

Удовлетворенный тем вниманием, с каким фельдмаршал вычитывал результаты его стараний, Вронский ожидал вердикта.

– Вижу, старался, вижу… – Граф размышлял, что с этим делать. – Комиссию назначу для дознания. Ты, Вронский, молодца, конечно. Пером владеешь. Так ли храбр в бою, как ратуешь за справедливость и порядок?

– Имею страсть проявить себя на бранном поле, ваш сиять-ство! Годы идут, в крысу тыловую превращаюсь! Будет ваше соизволение – непременно докажу. Под вашим началом героем стать – дело пустяковое!

– Ты, Вронский, потише, потише. Остепенись… Не люблю льстецов. Люто не люблю…

– Так я не словами, делом готов доказать!

– Докажешь еще… иди, милок. Рапорт твой рассмотрим.

Спустя почти месяц на штабном совете генералы Исаев и Буксгевден докладывали о результатах следствия, в которое входили они и Вронский.

Мрачный Суворов сидел, сложив руки перед собой накрест, и слушал своих генералов.

– Александр Васильевич! Кроме того, следственной комиссией в штабе и частях установлена игра в банк, карты, покупки немалые, за оные денег еще не передано, и прочая, на шести листах отписанное. Общим размером растрат по всем параграфам – шестьдесят две тысячи, – закончил доклад Исаев.

– А что ж, Вронский писал же про полмиллиона, так? – спросил фельдмаршал комиссию.

– Точно так, ваше сиятельство! – Слово взял Буксгевден. – Вполне очевидно, что секунд-майор Вронский, проявляя рвение, не глубоко познал суть дела. Имея подозрения отчасти справедливые, не во всем удосужился разобраться до глубины.

– А вот скажи, Федор Федорович, – обратился Суворов к своему генералу. – Сказывают, Вронский провиантского поручика Сверчкова продержал ночь в ретирадном месте[99] и розгами грозил. Знаешь ли про то, Федор?

– Допрашивали этого поручика, точно так, Александр Васильевич. Указал он на Вронского, а показания его при проверке с пристрастием не подтвердились.

– Ну а из того, в чем уверены, кто виновен? – вопрос Суворова прозвучал после паузы.

– Комендант штаба Тищенко, флигель-адъютант Мандрыкин и еще несколько подрядчиков, допустивших небрежности и документами свои расходы не подкрепившие.

Вронский с удовольствием ухмыльнулся. С Данилой Мандрыкиным у него отношения категорически не ладились, переросли в открытое неприятие и постоянный обмен колкостями с первого их свидания. Секунд-майор приложил все усилия, чтобы в списке виновных оказались и он, и Тищенко. Комендант Тищенко, не мудрствуя лукаво, послал «ревизора» к матери, не обременяя себя оправданиями, да еще и при всей честной компании. Такую дерзость и прилюдное унижение самолюбивый Дмитрий Тихонович тоже простить не мог.

– Ну что же, друзья мои. Дело сделано. Указанную сумму приказываю взыскать с виновных и распределить в пользу погашения прямых убытков провиантской части, где таковые имеются. Остаток раздать нуждающимся польским офицерам, а уж последнее – Вронскому за донос, – резюмировал Суворов. – Мандрыкина и Тищенко – в карцер на хлеб и воду. Три недели.

Совет был закончен. Тищенко и Мандрыкин сдали сабли и под конвоем отправились отбывать наказание. Никто из присутствующих перечить фельдмаршалу не смел, лишь генерал Исаев, задержавшись, спросил командующего:

– Почто так суров, Александр Васильич? Ну, я понимаю, взыскать, но карцер-то за что?

– Лучше это сделаю я здесь и сейчас, чем Петербургские дознаватели потом. Те себе в вольностях не откажут.

Секунд-майор Вронский после совета у фельдмаршала вышел победителем. После всех выплат он получил на руки премию 15 166 рублей, что несказанно вдохновило Дмитрия Тихоновича на дальнейшие активные действия. Теперь, как член следственной комиссии, он принимал участие в торгах нынешних и поднимал документацию прошлых.

Вронский раздал долги – по приезде, где по червонцу побирался, где по три. Снял себе очень приличный меблированный дом с прислугой и теперь ни в чем себе не отказывал.

К фельдмаршалу посыпались рапорты о несказанно дерзком поведении Вронского, требовавшего отчета перед ним, как лицом, уполномоченным самим Суворовым. Доклады о кутежах и похождениях секунд-майора прилагались к жалобам его подчиненных.

– Александр Васильевич, ты не серчай, мне есть что сказать, – однажды генерал-аншеф Ферзен разоткровенничался с главнокомандующим.

– Тебя, Иван Евстафьевич, слушать буду стоя, – в своей манере ответил фельдмаршал, прохаживаясь с ним по аллее недалеко от штаба.

– Пока твои адъютанты делятся с крысами в карцере хлебом, этот выскочка Вронский закатывает такие банкеты, что тебе, Александр Васильевич, и не снилось. Хватит уж своих-то стращать, залетного приструни.

– Что, думаешь достаточно претерпели адъютанты?

– Думаю, да, Александр Васильевич. И вот еще что: на мосту Варшавском Вронского нашего задержали по жалобе купца-еврея. Он у него часы золотые взял, а монет занести забыл. Притом ревизором твоим назывался, стращал караул гневом твоим.

– И что же? Отпустили? – с хитрецой спросил Суворов.

– Нет, Александр Васильевич. Сидит в каземате. Куда прикажешь карету и коней пригнать?

– Его, что ль, карета?

Ферзен кивнул утвердительно.

– Ах, шельмец… Приехал же, ни кола ни двора, а тут глянь… Разгулялся. Иван Евстафьевич, совету твоему, пожалуй, последую. Хватит в казематах терзать своих. Наказание за халатность достаточное. А карету с конями – да отдайте купцу этому. Хватит за часы?

– С лихвой хватит.

– Да, а Вронского пора бы в часть отправить. Пригрели змия… Откомандировать его в Чугуев. Немедля.

Из карцера Данило Мандрыкин и ротмист Тищенко сразу попали к Суворову.

– Слово мое будет таким, солдаты… – Суворов в этот раз отставил в сторону всякие шутки и был серьезен, что чувствовалось по металлическим ноткам в его голосе. – Набедокурили – ответили. Сами знаете, в бумагах я не силен и к писанине той ненависть испытываю лютую. Полки направлять – другое дело, но за то я сам отвечу. Ты, Мадрыкин, молод еще и доверчив. Следующий раз, пред тем как бумагу на подпись давать, вычитывай внимательно. Ведомость ту фуражную комиссия тебе в вину поставила. Купцы на тебя указали, руками развели: