На доблесть и на славу - Владимир Павлович Бутенко

Всесторонняя подготовка и дооснащение корпуса велись на воронежской земле, где все лето числился он в резерве Степного фронта. Широкомасштабная операция на юге снова призвала селивановцев на родную землю.

…Бои не прерывались уже третьи сутки.

Войска Южного фронта теснили воссозданную 6-ю армию Голлидта, закрепившуюся на позиции «Черепаха» – от Макеевки до азовского побережья. Оборонительным валом был обозначен рубеж реки Кальмиус.

Атаки советских войск с ходу не удались. Вечером и ночью 7 сентября пехотинцы 28-й армии, после артподготовки, проломили редуты противника, продвинулись на два-три километра вперед, но были остановлены контратаками. Без промедления командующий Южным фронтом Толбухин включил в сражение 11-й танковый корпус Радкевича и 5-й Донской казачий корпус, также укрепленный тремя танковыми полками.

Под сокрушительным огнем с неба и земли (вновь перевес был на стороне асов люфтваффе), теряя товарищей, казаки достигли вражеских окопов. Занялась рукопашная. На открытой местности вспыхнула орудийная перестрелка. В лобовую сошлись танки. Небывалая насыщенность техники затрудняла маневры. Козырем Селиванова оказалась конница! Вихревые прорывы эскадронов 11-й дивизии Сланова, во взаимодействии с танкистами, позволили уже к ночи 8 сентября захватить Новую Лапсу и Белокаменку, обойдя узлы сопротивления немцев.

Утром следующего дня битва возобновилась с новым ожесточением!

Беспрерывно работала авиация. Артперестрелки чередовались с вылазками танков. Напор казаков возрастал! Прорехи в обороне немцев становились все шире, опасней. Они попятились к Волновахе. Бросок донцов в тридцать километров – и они у городских предместий!

Мощным трезубцем вонзились донцы в оборонительные порядки противника: в центре, в полосе главного удара, наступала дивизия Сланова, справа, севернее – 12-я дивизия Григоровича, а левый фланг замыкала 63-я дивизия Белошниченко, с задачей выхода на западную окраину города.

37-й казачий полк Беленко, находясь на острие атакующих сил, вторые сутки не выходил из боевого соприкосновения, преследуя моторизованные части. 1-й эскадрон старшего лейтенанта Сапунова смерчем кружил по украинской земле, обращая в бегство потомков рыцарей! Но конная атака близ села Чичерино, во фланг вражеской обороны, едва не оказалась роковой. Азарт удачи завел в окружение. И если бы не подоспевшие корпусные танки, уйти от залпов «пантер» храбрецы вряд ли бы смогли…

Казаки спали вповалку на теплых осенних травах. Разбитый, искореженный осколками сад щетинился ветками, стыл в призрачном освещении фронтового зарева. Лошади, сведенные в косячки, жадно выбирали из навешанных на головы торб молодой овес. Еще не привыкшие к грохоту сражений, они шарахались, тревожно ржали. Яков, борясь с дремой, приподнимал голову, прислушивался, – нет, не его Мотя, – и проваливался в полузабытье. В разгоряченном сознании путались картины минувшего дня: казачья лава, стекающая по склону холма, разлив подсолнухов и ползущие по нему танки, вспышки залпов, бешеная скачка, небо в черных лентах дыма, бегущие и стреляющие немцы, рев их настигающих донцов, зеркальные круги шашек, приторный запах крови, лихорадка круговой обороны и надвигающаяся новая волна танков с крестами на башнях, – и даже сквозь дрему ощущал Яков ознобную остроту страха…

После полуночи эскадрон Сапунова выдвинулся в составе головного отряда за конной и танковой разведкой. Штурм, намеченный штабом на три часа ночи, перенесли. Решили подтянуть к городу артполк Чижевского.

Заменивший раненого командира взвода старший сержант Шаганов спешенной цепью сосредоточил казаков на вершине холма. На востоке чуть брезжило. И вскоре в той стороне послышался слитный гул.

– Наши бомбардировщики! – безошибочно определил Ванюшка Каргин, казачок с Верхнего Дона, всматриваясь в светлеющий край неба. Но, опережая армаду, пролетел над головой «илюша», сбросил осветительные ракеты. Ясно проступили очертания крыш, пики пирамидальных тополей, линии улиц, а чуть дальше, – железнодорожная станция, фермы семафоров, башенки и пакгаузы. Самолеты приблизились настолько, что от рева моторов заложило уши. Конусы взрывов разом высветили станцию. Скорые пожары разгорелись, разгорелись по всему городу…

Штурм Волновахи с окончанием авианалета развернулся по нескольким направлениям одновременно. 41-й полк бился за станцию, 39-й сражался на юго-восточной окраине, а командиру 37-го было приказано Слановым атаковать с юго-запада.

Эскадрон Сапунова стремительно влетел в утренний город. Яков, скачущий впереди взвода, с белой повязкой на рукаве, чтобы казаки его опознавали, свернул в переулок, выполняя приказ старшего лейтенанта. Нужно было отсечь отступающего врага. Рядом горячил дончака Михаил Заболотнов, черночубый вешенец, – и лучом сверкала в его вознесенной руке старинная шашка. На полкорпуса отставал усач Левшунов, из Семикаракорской, за ними – братья Казьмины, Иван и Леонид. Плотно примыкали, торопили коней остальные сабельники. Уже различимы были не только просвет широкого переулка, но и листья деревьев, алые слитки яблок, астры в палисадниках. За взводом взметалась, зависала пыль. Катился собачий лай. Пугливо захлопывались ставни…

Но вот в конце переулка замаячила воронка. Яков взял ближе к забору. И с разгону вымахнул на улицу! Метрах в двадцати желтел закамуфлированный «мерседес». Возле дымящей полевой кухни, шеренгой, стояли сонные фрицы с котелками в руках. Яков смешался: пленные или нет? Ужас, полыхнувший в глазах иноземцев, не оставил никаких сомнений.

Казаки налетели тучей! Худощавый офицер, с рыжим хохолком, попытался на бегу к автомобилю расстегнуть кобуру, – Яков обрушил клинок с такой мощью, что черепная кость издала треск. Ленька Казьмин бил из карабина сплеча, каждым выстрелом укладывая по фрицу. С безумной яростью гонялись сабельники за пехотинцами, прыгающими через заборы, укрывающимися за стенами домов. Смерть кружила по улице, собирала душеньки! Яков, объятый отчаяньем, и следил за подчиненными, и сам бросал Мотю от двора ко двору, стреляя из автомата!

Встречные очереди вдруг ударили из-за дальних строений. И казаки развернули лошадей. Теперь они стали мишенью для вражеских стрелков! Сраженный в спину, упал со своего трофейного коня станичник Ладжаев. Вскрикнул и схватился за плечо Ванюшка Каргин. Громко заржала, валясь на передние ноги, каурая сержанта Тулева. Яков услышал, как пуля цвинькнула по котелку в его вещмешке, притороченному к седлу.

Оставив двух казаков с ранеными и лошадьми, Яков повел за собой бойцов. Там, где несколько минут назад воины убивали друг друга, мертвела тишина. Сторонился взгляд распростертых немецких солдат. «Мерседес» успел умчаться, а тело офицера подплыло загустевшей, киселеобразной, черной кровью. Яков, подавив приступ тошноты, поторопил казаков дальше. Взвод прочесал дворы, пленил каптенармуса, от которого по-бабьи пахло луковой зажаркой и дымом.

К полудню полк Беленко закрепился у горы Могила-Гончариха. Яков получил приказ продвинуться со взводом севернее. Едва успели спешиться и отвести лошадей за хаты, как из дальнего леса, тронутого первой позолотой, выползли танки – могучие «тигры» и легкие в движении «пантеры». Позади них рассыпались автоматчики.

– Будет нам крупорушка! – взволнованно заметил