Ведуньи из Житковой - Катержина Тучкова

— Убили? А кто? — спросила она Багларку.

Та заюлила.

— Ну, девочка, это никому не ведомо. Тут проходил фронт, в лесах было полно разных людей, да и местные любили решать споры не в суде, а напрямую. Ты и сама знаешь… чай, слышала, как Трмелак поджег соседа в постели, об этом и в газетах писали… ну, будто тот угорел… совсем недавно, и месяца не прошло. Такое только в Копаницах могло случиться. Может быть, и с Фуксеной кто-то свел личные счеты. Фуксена ведь жила с Магдалками, а это была нехорошая компания.

Дора навострила уши. Магдалки? Но это же фамилия Йозефины Сурменовой по мужу!

— Фуксена жила у Магдалов? А кем они были? — поинтересовалась она; Багларка запнулась.

— Магдалы-то? — переспросила она неуверенно, как будто впервые слышала это имя, а потом выдавила из себя: — Ну-у… была такая странная семейка в Поточной.

Дора какое-то время подождала дальнейших разъяснений, но так как Багларка не собиралась продолжать, спросила:

— А они случайно не были в родстве с Сур-менами?

Багларка вздрогнула и, явно выбитая из колеи, ответила:

— В родстве? Мне об этом ничего не известно. Помню только, что Сурмена не очень-то ладила с Магдалками, но в этом не было ничего такого особенного или удивительного. Во-первых, многие ведуньи терпеть друг друга не могли, а во-вторых, к Магдалкам тут никто любви не питал. Это была самая что ни на есть продувная шайка-лейка, так и знай. Больше я тебе ничего не скажу! — оборвала разговор Багларка, тяжело встала, поправила юбку и пошла в дом.

У Доры было такое чувство, что Багларка от нее что-то скрывает. Семью Магдалов окутывала какая-то тайна, и Багларке, хотя она это отрицала, было известно, какая именно. Дора хотела спросить ее об этом, но тут Багларка, остановившись на пороге, и сама разоткровенничалась.

— Ведуньи между собой вечно вздорили. Завидовали одна другой, наговаривали друг на друга — ясное дело, у них же была конкуренция. Каждая боролась за клиентов и не чуралась самых разных средств, чтобы доказать, что она самая лучшая. Взять хотя бы Ирму с Катержиной. Родственницы, а всю жизнь друг на друга и не взглянули. Только смерть Катер-жины положила этому конец.

Дора знала, что Ирма и Катержина, последние ведуньи, которые несколько лет назад занимались еще в Житковой своим ремеслом, друг с другом не разговаривали. Она помнила их обеих: сгорбленные старушки, приветливые и всегда готовые помочь, но горе, если кто в присутствии одной упоминал другую! Тогда каждая из них начинала буквально брызгать ненавистью и чуть ли не изрыгать яд.

— Семью свою этим разогнали, и дети от них из-за их ремесла отвернулись. Но это их, ясное дело, не оправдывает. Ради какой-то там кадровой характеристики от родной матери не отрекаются! В общем, как я и говорила, ведуньям всегда туго приходилось. — Багларка печально помолчала, а потом вдруг спохватилась: — Но ты не бойся, тебя это не коснется. Да и ведовать ты не умеешь, ведь нет?

Дора замотала головой. Как она могла только такое подумать?!

— Это хорошо, что ты не научилась, — закивала Багларка и с облегчением обняла ее за плечи. — Ты не ведунья, поэтому с тобой ничего плохого не случится. Знаешь, пускай этот дар в тебе и дальше спит. Без него тебе будет лучше.

Дора пожала плечами — все равно у нее не было выбора. Сурмена ее не учила, а потом уже стало поздно.

Снизу к ним подошел Якубек. Он недовольно размахивал прутиком, который подобрал где-то на лесной опушке, и не прекратил даже после нескольких окриков Доры. Пора было возвращаться домой.

— Не больно-то я тебе помогла, а? — сказала Багларка на прощание, суя Доре в руки тарелку с пирогами. — Но знаешь что? Если ты хочешь выяснить что-то о Сурмене или о том, как тут было раньше, зайди к Ирме. Она еще соображает, хотя ей скоро девяносто пять стукнет. Купи в деревне колбасы и чего-то сладкого, постучись к ней да расспроси. Она тебя за дверь не выставит. Сколько я помню, они с Сурменой любили друг друга.

ИРМА ГАБРГЕЛОВА

Она сидела за столом, низко склонив голову, так ломило у нее спину. Фартук поверх рабочей одежды, ярко-красный платок, прикрывавший поредевшие волосы. Платок этот был надвинут настолько глубоко, что сморщенное сероватое лицо под ним почти терялось. Но из-под его края смотрели проницательные черные глаза, что живо бегали туда-сюда, притягивая взгляд собеседника, словно два магнита. Кончики дрожащих пальцев поигрывали оторочкой рукава с выцветшей, но все еще красивой вышивкой. Дора с удовольствием смотрела на аккуратные мелкие стежки, вслушиваясь в грубоватый низкий голос Ирмы, какой трудно было ожидать от сухонькой старушки.

— Война, это было страшно! Особенно в конце. Ночью люди боялись уснуть. В двери могли постучать партизаны, контрабандисты или таможенники — эти к нам часто наведывались! Мужик-то мой, видишь ли, барышничал, времена были тяжкие, как-то он должен был семью кормить: у нас родилось пятеро детей, да еще с нами жил его отец, лежачий. Когда муж привел откуда-то лошадь, я аж испугалась, это же было чистое безумие — гарцевать по горам на ворованном коне, прямо под носом у таможни! Тогда я его чуть из дому не выгнала, но он послушался и потом уже промышлял только водкой и всяким таким, по мелочи, я и не спрашивала чем. Наверно, провиантом и табаком, чем же еще. Тогда все скупали табак. Хранил он все это в сушильне для фруктов, вон там, у леса. Как стемнеет, за товаром приходили его дружки-контрабандисты; иногда и ко мне кого-то приводили. То с вывихнутой ногой, то подстреленного — думали, ведунья непременно поможет. Вдобавок нас не раз будили таможенники и обыскивали весь дом. А в сорок четвертом пошли налеты, грохотало днем и ночью. Тяжелое было время, — печально вздохнула Ирма.

— Налеты начались летом, и в августе настал сущий ад. Я как сейчас помню: было двадцать девятое, лето уже кончалось, по утрам было прохладно, особенно в тот год… как будто наступила осень. К налетам мы тогда уже привыкли — ну, пролетает что-то, сверху листовки сыплются, но такого смертоубийства, какое случилось в тот день после обеда, никто не ждал. В небе глухо громыхало еще до того, как мы смогли разглядеть пару приближающихся к нам точек. То были американские бомбардировщики. А потом все в один миг кончилось.

Немцы бросились на них на своих истребителях, похожих на ястребов, со стороны