Обронила синица перо из гнезда - Юрий Семенович Манаков

подрагивали, он не знал, куда их девать, то сунет в карманы пиджака, то подойдёт к лошадям и примется поправлять крепко притороченные вьюки, то подберёт какой-нибудь плоский галечный окатыш и демонстративно запустит им в реку, «блинчики печь».

– Не переживай ты так, Александр Никифорович! – участливо обратился к завхозу Павел Константинович. – Пойдём цепочкой, ты в середине. Если воды боишься, бывает и такое, старайся не смотреть вниз. Сосредоточься на спине идущего впереди и ни в коем случае не теряй его из виду. Мы же всегда будем рядом.

– С чего вы взяли, Павел Константинович, что я боюсь. Или вы забыли – у нас в Талове реки по весне точно такие же, как эта, а я на них вырос. Просто накануне плохо спалось. В палатке было душно, да еще комары откуда-то залетели. Всю ночь так зудели, злые да настырные, прямо изъели всего. Вот я и хожу как чумной. А тут еще эти дамочки раскаркались под руку!

– Ну, всё, успокойся и соберись. У всех нервы. Ступайте, Кондратий Варвасеевич. Мы – за вами.

Кержак молча кивнул, потрепал по холке Буланку, снял картуз, размашисто осенил себя крестным знамением и смело вошёл в воду. За ним потянулась вся группа. Двигались не торопясь, обопрутся на сук, как на посох, прощупают сапогами зыбкое каменистое дно, переставят опору вперёд – шаг сделан. Умные кони тоже не спешили, не дёргали поводья, ступали копытами твёрдо, основательно. Сашка Грушаков, так и не пересилив в себе мелкую, недостойную комсомольца, дрожь, шёл в цепочке, налегке, третьим, за начальником экспедиции. Вот и шивера, самое опасное место на броду, здесь мельче, всего чуть выше колен, однако поток рваных, захлёстывающих друг друга волн скоростью намного превосходит все только что преодолённые глубокие участки реки. Проводник с лошадью аккуратно миновал шивера, выбирающийся следом Павел Константинович оглянулся на Сашку и, чтобы подбодрить завхоза, прокричал тому сквозь шум и грохот воды:

– Еще один рывок, Александр Никифорович! Только не оплошай! Держи наклон туловища вверх по течению, так значительно устойчивей!

В ответ Сашка досадливо махнул свободной рукой: мол, не учи учёного, товарищ начальник! И вот этот-то взмах оказался для завхоза роковым. Лишь на секунду обозлённый парнишка расслабился, забыл, где находится, а низовое яростное течение в этот самый момент возьми да ударь под колена листвяжным расшаперенным корнем, что подтоплено тащило по реке. Сашка, беспомощно выронив опорный сук, вскинул обе руки, и его поволокло по шиверам вниз, в бурлящую загогулину, туда, где ужасными валами клокотал тесный створ между двух забрызганных до верху утёсов. Оставшиеся на броду люди ошарашенно смотрели, как голова Сашки Грушакова несколько раз мелькнула на гребнях высоких волн и пропала.

– Кондратий Варвасеевич, знаете ли вы тропу, либо какой другой способ, как бы нам перевалить на ту сторону этого высоченного белка?

Выбравшиеся из реки геологи и проводник уже подсушились, отжали, не снимая с себя, штаны и вылили воду из сапог. Лето – солнышко, тепло. Если б только не этот жуткий случай с завхозом! И теперь вот все они, отчасти пришедшие в себя от происшествия на переправе, слушали начальника экспедиции.

– На моей карте, составленной в середине тридцатых годов, хребет обозначен как Недоступный. – Павел Константинович склонился над походной, развёрнутой, придавленной по углам мелкими цветными камешками, картой. Он указал проводнику пальцем на жирную изломанную линию с отходящими от неё, правда, на одну сторону, отростками, означающими рельефные отроги. – Вот он, видите. Но ни троп, ни дорог через него не помечено. А за ним вообще, смотрите, обширное белое пятно. Это говорит о том, что особенности указанной местности не было возможности исследовать и нанести на карты. Но, может быть, вы, как старый житель этих гор, знаете, как проникнуть нам на неизведанную территорию. Что там, за протяжёнными вершинами белка Недоступного – долина, плоскогорье, горы поменьше? Ведь Быструха куда-то же исчезает? И где она опять вытекает на поверхность? В Восточной Сибири, где я работал несколько сезонов, между Слюдянкой и Култуком есть река, которая течёт из ущелья у отрогов Хамар-Дабана и ныряет под землю, а выбегает из каменистого грунта через семь километров, почти что перед самим Байкалом. Не может случиться так, что и Быструха проделывает здесь, на Алтае, такой же фокус. Голова раскалывается: где и как нам искать своего товарища? Может быть, он жив, и если его вдруг вынесло на берег, то он нуждается в нашей срочной помощи!

– Павел Константинович, мы все видели, куда несло бедного завхоза, – горячо начала Наталья, она, как и другие, стояла рядом и внимательно слушала всё, о чём говорил начальник. – Даже если у него хватило сил сопротивляться бурунам, то, когда его затащило потоком под гору, он лишился возможности дышать. Поэтому шансов найти Грушакова живым нет ни малейших.

Наталья обвела вопросительным взглядом всю группу, геологи согласно закивали, а проводник лишь крякнул и, погладив заскорузлой, в мелких трещинках, ладонью седую бороду, уклончиво молвил:

– Старики сказывали – белки, россыпи-курумы там не хожалые. Никто из наших туда не пробирался. Набиты ли какие тропы, улазы – мне о том неведомо.

– Понятно, Кондратий Варвасеевич. Время к вечеру, люди устали. Подыщите место под лагерь, а вы, ребята, займитесь хворостом. Я же пока составлю акт о происшествии. Позже ознакомлю вас, и вы распишетесь. К делу, товарищи.

Взбаламученная ливнем вода в реке хоть и упала уже, однако для того, чтобы она вернула себе всегдашнюю прозрачность и прояснела до дна, нужно было еще какое-то непродолжительное время. Этот короткий промежуток Северьян Акинфыч всегда использовал для ловли хариусов: через мутноватую стремнину рыба не увидит человека, идущего по берегу и поминутно забрасывающего в волны леску с яркой, цветастой мушкой, в которой искусно спрятан коварный крючок. А вот на мушку, не раздумывая, кинется. Здесь-то и подсекай гибкого, чрезвычайно вкусного, и в наваристой ухе, и обжаренным в муке, ротозея.

Нынче монастырский сторож не поленился, поднялся к подножью белка, к той самой пещере, из которой с гулом выносилась и растекалась по широкому руслу река. Метрах в десяти ниже, на узкой и глубокой стремнине денно и нощно табунились стаи хариусов, а со дна можно было подцепить острогой и тайменя. Вот и сегодня в плетёном лукошке Северьяна Акинфыча уже уснули десятка полтора любопытных серебристых рыбок. Азарт у старика нарастал. Он в очередной раз взмахнул ивовым удилищем и отправил мушку на волны.

Клюнуло сразу, леска вытянулась и напряглась. «Неужли таймень – дурило зацепил! – радостно ошпарило старика. Он крепче сжал в