Обронила синица перо из гнезда - Юрий Семенович Манаков

в санях и поминутно оборачиваясь к пассажиру, сидящему сзади, на охапке соломы сержанту Владимиру Антропову. – Тебе повезло, что направили к нам. Первое – полк наш гвардейский. Второе – командир у нас душа человек. И третье – все бойцы – храбрецы! Начиная с меня. Но-о, милая, но-о, лоботрясочка ты моя!

– А ты, отец, по всему видно, человек весёлый. Если у вас и остальные такие же, то я попал куда надо!

– Всё, братец, прибыли. Землянки видишь вон там, за берёзками? Это КП. Тьфу ты! Да что я кнутом-то размахался – давай-ка сам тебя и провожу, – возница проворно для своих лет сверзился с саней, быстро привязал к вербе с краю дороги лошадь и, бросив ей перед мордой пучок соломы, догнал поджидающего его Антропова.

Площадка у КП была расчищена от снега, под маскировочной сетью, раскинутой на деревьях в углу, стоял командирский, крытый брезентом, додж, танк и самоходки.

– Ступай, товарищ сержант, в крайнюю землянку, там начштаба и кадры, а мне, уж не обессудь, надо бежать в хозяйственный взвод.

– Спасибо, отец. Поди, свидимся еще.

В это время из центральной землянки вышел плечистый майор, пристальным, цепким взглядом смерил Антропова. Тот козырнул и уже повернулся, чтобы идти в кадры, как откуда-то сбоку пролетел кисет. Антропов автоматически выбросил руку вперёд и ловко поймал его, а потом уж огляделся вокруг: кто это так шутит.

– Молодец, сержант! Реакция есть. Кисет-то верни, – синеглазый, улыбчивый майор со шрамом на левой щеке подошёл к Антропову и представился: – Начальник полковой разведки майор Берендеев.

– Сержант Антропов. После госпиталя направлен в ваш полк для дальнейшего прохождения службы.

– Ранение серьёзное? Где воевал?

– Так, царапнуло в бок да мякоть на ноге зацепило. Воевал на Кавказе, в Крыму, ранен в боях за Керченский пролив.

– Родом откуда?

– С Рудного Алтая.

– Сибиряк, значит. Мне ваш брат глянется. Пойдёшь ко мне в разведку?

Владимир радостно вспыхнул:

– Так точно, товарищ майор!

– Вот и лады. Идём к начальнику штаба, оформим все бумажные дела.

Возница, стоящий в сторонке и слышавший весь разговор между офицером и сержантом, согласно покивал седой головой в шапке-ушанке, с маленькой звёздочкой, разгладил усы и, одобрительно крякнув своим мыслям, направился к доканчивающей охапку соломы лошади.

В землянке, куда Берендеев привел Владимира, было тепло и прибрано. Над остывающей печуркой в углу, развешенные на натянутом жгуте, сушились постиранные кальсоны и портянки. На заправленных суконными одеялами нарах отдыхало человек пять солдат. Когда майор распахнул дверцу, старший сержант, чинивший гимнастёрку, скомандовал «смирно», все повскакивали, но Берендеев махнул рукой «вольно, продолжайте отдых» и, приглашая Антропова за собой, прошёл к струганному столику.

– Вот, прошу любить и жаловать, ваш новый боевой товарищ, сержант Владимир Антропов. Воевал в Крыму, в пехоте, был ранен. Родом с Алтая. – Майор улыбнулся и обвёл взглядом землянку. – Так что, товарищи сибиряки, вашему полку прибыло. Встречайте земляка, а я в штаб, – Берендеев повернулся и, пригнув голову, вышел из землянки.

Бойцы поочередно пожали Владимиру руку и представились. Пожатия были жёсткими, на проверку, однако Антропов передавил своими короткими и толстыми пальцами все поданные руки, включая и широкую, как лопата, ладонь старшего сержанта, стройного и собранного мужика лет тридцати шести.

– Силён, парень. Деревня-то как ваша зовётся?

– Да не деревенский я, с чего вы взяли. Из города Талова, что у Ивановских белков, недалеко от Белухи.

Услышав это, старший сержант приблизился вплотную к Владимиру.

– Дай-ка, земляк, я тебя внимательней огляжу. Из Талова, значит. Фамилия, сказываешь, Антропов. А отчество как?

– Михайлович.

– Отец, мать – живы?

– Мамка померла, я еще ребёнком был, 9 лет. Тятька, сказывали, в тайге потерялся. Росли с братом у тётки, – ответил Владимир и тоже пристально посмотрел на спрашивающего. – А ты что-то знаешь про моего отца, товарищ старший сержант?

– С твоим отцом, Володя, Михаилом Мефодьевичем Антроповым, нас свела таёжная судьба. Но это разговор долгий и неторопкий. Скажу одно, отец твой был человек хороший, погиб, спасая других. А покуль располагайся, твоё место в левом углу, у стены.

– Да, слух был, что тятька умер, но точно никто не знал, где и как. Теперь я буду ждать нашего разговора, – Владимир на минуту замолчал, а потом с виноватой улыбкой обратился опять: – Товарищ старший сержант, я как-то сразу не запомнил все фамилии. Повтори, пожалуйста, как твоя?

– Загайнов Прокоп.

– У меня есть друзья из наших кержаков с такой же фамилией. Яков и Варфоломей. Не родня ли?

– Не припомню таких, может, дальние кто. Давай, устраивайся, сержант. Отдыхай с дороги. Будут вопросы, не стесняйся, мы рядом.

Воробьи, слетевшись на отопревшую, размякшую от тепла старую ольху, чирикали яростно и самозабвенно, но это вовсе не мешало синичкам, что через вытаявшую дорогу расселись на продольные, отблескивающие ветки берёзы, громко и заразительно посвистывать и тенькать. Вот птицы, не сговариваясь, спорхнули с деревьев и принялись купаться в мелких, на обочине, лужах. Причём у воробьёв своя купальня, у синиц – своя. Накупавшись, они опять вернулись на деревья и какое-то время молча чистили клювами крылышки, распушая и отводя их в сторону. Приведя себя в порядок, птички продолжили свой мартовский лесной концерт. Прокоп добродушно улыбнулся и повернулся к тоже наблюдавшему за птицами Владимиру. Они сидели на скамейке, пристроенной меж двумя липами, рядом с их землянкой. Вечерело. Разведчики недавно лишь проснулись и теперь вот вышли подышать свежим воздухом. Под утро все семеро вернулись из фашистского тыла. «Языка», немецкого штабиста, они взяли быстро и аккуратно. Однако уже с ним напоролись на окраине деревни на румынский патруль из пяти солдат с огромным, как горилла, офицером. Пока разведчики управлялись с солдатами, офицер этот сгрёб Прокопа и швырнул на подмёрзшую, в тонком ледке, дорогу. Он уже занёс руку с пистолетом над поверженным Загайновым, чтобы рукояткой размозжить ему голову, но подоспевший Владимир выбил оружие из рук румына. Тот, рассвирепев, так врезал Антропову, что сержант, пролетев метра три по воздуху, больно стукнулся о стылый сугроб на обочине. Второй удар по челюсти получил едва оклемавшийся Загайнов и снова рухнул наземь. Выглянувшая из-за тучи луна осветила тусклым светом искажённое злобой и самодовольно ухмыляющееся квадратное лицо румынского офицера. Он стоял в стойке и ждал приближения поднявшегося с обочины и потряхивающего головой, чтобы прийти в себя, Антропова. Владимир опустил правую руку за голенище, нащупал рукоятку финки и осторожно, по-кошачьи, стал подкрадываться к исполину. Луна снова ушла в тучи. В этот миг Владимир прыгнул на румына. Тот всего лишь на долю секунды замешкался с ударом. Этого хватило