Обронила синица перо из гнезда - Юрий Семенович Манаков

– Стёпа, примем по сто, аль как?

– Я ишо от драки не остыл. Кураж итак бьёт через край, а туманить голову чё-то не хочется. Ты прими, коль охота имеется.

– Не, я бы в компании, а одному хлебать зелье без привычки не с руки. Приберём до лучших времён. Глянь-ка, Степан, никак танки по нашу душу!

– Два праздника у нас, Прокоша, в один день. Вот и погуляем на славу!

Последние слова Степана Раскатова Прокоп Загайнов вряд ли расслышал из-за треска и грохота от разрывов снарядов. До десятка немецких танков двигалось ходко через поле в сторону окопов, выплёвывая из жерла пушек огненные молнии и объезжая тяжёлыми гусеницами разбросанные во ржи трупы эсэсовцев.

– Помяни нас, Господи, во Царствии Своём! – горячо прошептал Прокоп, протискиваясь в щель на дне окопа, когда бронированная махина нависла над земляным бруствером. Танк крутнулся на гусенице, обрушивая огневую ячейку, и пошёл вдоль края поля, утюжа и зарывая окопы и хода сообщения. Однако проехать много он не успел, сзади, из земли во весь рост поднялся оглоушенный Прокоп и метнул гранату точно в бензобаки. Танк вспыхнул, как факел. Из открывшегося верхнего люка начали выскакивать танкисты в шлемах. Их одиночными выстрелами, экономя патроны, сразил оклемавшийся от утюжки Степан. Прокоп ползком и короткими перебежками подобрался ко второму бронированному чудовищу, методично расстреливающему сбоку бревенчатый, в три наката, блиндаж КП капитана Завьялова. Взмах руки – и еще один танк объят синим пламенем. Тем временем Степан, таща с собой пулемёт и винтовку, прополз вперёд и притаился в глубокой воронке, зорко, как на охоте, высматривая противника. Цепочки гитлеровцев в мышиных френчах, паля перед собой из автоматов с длинными рожками, бежали на наши позиции. Степан дал прицельную очередь по цепи. Несколько гитлеровцев опрокинулось в рожь, остальные залегли. Степан с винтовкой переполз на другой край воронки и одиночными выстрелами по бледным пятнам под тёмно-зелёными касками сразил еще семерых фашистов.

Затем он вновь переполз к пулемёту и короткими очередями принудил оставшихся в живых сначала вжаться в землю, а там и вовсе, пятясь и беспорядочно отстреливаясь, уползти назад, к лесу. Краем глаза Степан заметил, что три уцелевших танка, включив заднюю скорость, кромсая и вминая в землю чёрные и мышиные мундиры, скорым ходом отступают с поля боя. Молодцы, земляки, пусть знают нечестивцы наш сибирский характер! – мысленно похвалил однополчан Степан. Вот и второй праздник обудёнкой отгуляли по-русски. Но где же Прокоп? Жив ли? Приподнявшись из укрытия, Раскатов внимательно оглядел изрытое воронками поле с догорающими танками, развороченную, с торчащими в небо брёвнами, всего лишь минувшей ночью сооружённую, землянку, немногочисленных красноармейцев в запылённых пилотках и касках, копошащихся в окопах. Однако среди них не было Прокопа. Степан перебежками добрался до своей боевой, обваленной ячейки, прислонил к стенке пулемёт и винтовку и начал тщательно обследовать все воронки и окопы поблизости.

Истекающего кровью, раненного осколком в грудь навылет, контуженого Прокопа он отыскал метрах в пятнадцати впереди наших позиций. Тот сидел на дне воронки и, скрипя зубами от нестерпимой боли, пытался сам себя перевязать бинтом из валявшегося рядом индивидуального пакета. Бинт был насквозь пропитан кровью, разодранная гимнастёрка тоже вся промокла, а кровь всё била толчками из ран на спине и груди. Степан без лишних разговоров разрезал и снял с пытающегося слабо улыбнуться Прокопа гимнастёрку, смочил тампоны водкой из прихваченной с собой фляжки, обработал рваные края ран и туго перевязал обмякшее туловище друга. Стараясь случайно не задеть свою давешнюю, запекшуюся рану выше локтя, стянул с себя и расстелил гимнастёрку, затем бережно уложил теряющего сознание от большой потери крови Прокопа на неё; стараясь не причинить ему боль, связал рукава, пропустив один под мышкой, а другой через шею, и осторожно пополз с тяжело раненным к нашим окопам.

Два дюжих пожилых санитара с носилками встретили Степана в размётанном снарядами ходе сообщения, аккуратно переложили находящегося без памяти Прокопа к себе и скорым шагом побежали по тропке через болото в медсанбат. Степан только и успел напоследок пожать безвольно свисающую с носилок правую руку друга и двуперстно перекрестить его. Проводив санитаров, он отряхнул от прилипшей земли свою гимнастёрку, влез в неё и, приведя себя в порядок, отправился узнать, что стало с капитаном Завьяловым, жив ли командир, или же погиб при прямом попадании снаряда в блиндаж.

– Кого ищешь, рядовой Раскатов? – раздался над самым ухом обследующего развалины командирской землянки Степана характерный завьяловский бас. – Уж не мои ли героические останки? Так вот он я, живой стою перед тобой. Молодцы, братцы, видел, как вы с Загайновым держали правый фланг. Как он? Куда ранен?

– Осколком в грудь навылет, товарищ командир. Вроде лёгкие не задеты – а то бы кровью харкал. Однако большая потеря крови. Отправлен в санбат.

– Пока светло, надо похоронить убитых, собрать оружие и боеприпасы. Да, Степан, старшина Тарасов погиб, поэтому я на тебя временно, до подхода подкрепленья, возлагаю все его обязанности. Проследи за исполнением моих распоряжений, накорми бойцов, выдай по сто грамм водки. Я думаю, фашисты пока к нам не сунутся, но всё равно бдительности не терять.

– Товарищ капитан, командир полка на связи! – Володька Ершов, как всегда, появился ниоткуда, и, держа под мышкой полевой аппарат со свисающим проводом, быстро протянул Завьялову эбонитовую телефонную трубку.

Завьялов коротко переговорил по телефону, пробасил в трубку: «Так точно! Есть исполнять!», и, вернув её посыльному, обернулся к Степану:

– Поступила команда оставить позиции и отходить к Смоленску. Немцы прорвали оборону левее нас, возникла опасность окружения. Времени в обрез. Полчаса даю на то, чтобы попрощаться с погибшими товарищами и похоронить их, через час скрытно отходим. Выполнять приказ!

Крепость Горган, с возведёнными в незапамятные века тёсанными каменными неприступными стенами, перекрывала караванный путь, что змеился извилистым спуском из горной теснины с одной стороны, и уходил на плоскогорье брусчатой дорогой, начинающейся сразу за тяжёлыми дубовыми воротами и за крепостным рвом, – с другой. Миновать, как-то обойти крепость одинокому путнику, верблюжьему каравану или автомобильной колонне было нельзя – она, как серая пломба, затыкала всё свободное пространство между убелёнными снежными, схожими с колпаками дервишей, остроконечными вершинами. Вся окрестная местность хорошо простреливалась из лука, всякий самый потаённый уголок и овечья тропка были на расстоянье броска копья, а что уж здесь говорить об оружейном выстреле: всё рядышком, как мишени в учебном тире.

– Товарищи красноармейцы! На сегодняшних занятиях мы будем отрабатывать приёмы с винтовкой во время рукопашного