Обронила синица перо из гнезда - Юрий Семенович Манаков

молитвой, подёнными работами блюсти заповеданную нам отцами нашими веру древлего благочестия. Господь всемилостив, он не оставит нас. А монахиням я нынче же перед обедней всё и обскажу. Ступай, Северьян, а я опнусь минутку-другую у живой воды.

Матушка Варвара присела на травку-муравку и стала задумчиво смотреть на пробегающие струи прозрачной реки. Наставнице надо было действительно побыть одной, чтобы до конца осмыслить случившееся с ними. Через некоторое время она глубоко и успокоенно вздохнула, поднялась с земли и твёрдой походкой направилась в сторону скита.

А в это время по ту сторону белка из тайги к реке вышел отряд огэпэушников во главе с Василием Ширяевым. Вторую неделю рыскали чекисты по отдалённым водоразделам и медвежьим уголкам, надеясь отыскать хоть какой-то след сгинувших в глухомань кержаков, а если посчастливится, то и разорить – выжечь на этот раз уж наверняка, до последнего пенька, монастырский потаённый скит, а самих монахинь доставить под конвоем в Талов. Бессудно вершить расправу над мракобесами Васька, напуганный судьбой Кишки-Курощупа и его команды, теперь опасался. Тогда ведь и он, оговоренный на допросах бывшими подчинёнными, кое-как отбрехался, отвёл от себя подозрения тем, что упёрся на своём: не давал, мол, я таких диких приказов насчёт старообрядцев. Бумажки-то ить не единой с распоряженьями не было писано им. На что в дураках ходить! А на очных ставках затыкал клеветникам рты, зычно клеймя их, как врагов революционного народа и наймитов международной буржуазии и недобитых империалистов. Ох, как пригодился тогда Ваське митинговый опыт, приобретённый им еще в феврале 17-го, сразу после разгрома их Нерчинской каторги.

Проводник из сознательных кержаков, недавно порвавший со своим тёмным прошлым и пришедший служить в органы, уверял, что эти вставшие неприступной отвесной стеной заснеженные верхотуры проходимы. Тятька, мол, сказывал, там, за грядами, обитается долина неописуемой красоты и сказочного богатства. Но дойти туда, дескать, может только человек с открытой душой и чистыми помыслами. Услышав эту чушь однажды вечером у походного костра, Васька Ширяев сразу же оборвал и едко высмеял завравшегося кержака. Ты, мол, чё, на политзанятьях тока и делаешь, как дрыхнешь, коль опять да снова блажить начинаешь. Чище помыслов, чем у нашей горячо любимой партии, нет ни у кого. А самые открытые души – это у нас, верных и преданных делу Ленина и Сталина чекистов! Потому-то веди смело к своему непроходимому хребту. Уж нам-то он сразу откроется, а там мы и посмотрим, правдивы ли байки твоего несознательного папашки – мракобеса. И вот сегодня они попусту толклись у излога громадных, закрывающих полнеба гор. Змеилось в рослых бодыльях чемерицы что-то схожее с тропкой, то ли козьей, то ли маральей, поди, разбери, когда змейка эта истаивала, терялась, не успев и обозначиться, указать хотя бы махонькое какое направление: идите, мол, туда, и придите, куда добиваетесь. Вишь ты, каменьев-то сколь расколотых накрошено по крутым склонам! Не ровен час – ишо сорвутся, да и придавят вместе с лошадьми, которые и теперь-то глаза испуганно пялят на верх и шарахаются в сторону при малейшем шуршанье с горы. Ну, кержак, ну, удружил, брехло! Уходить надобно, вертаться в город. Видать, запропастилось староверское отродье в такие щели, что и само себя навряд ли да отыщет, а то и в Китае, поди, уж давно якшаются с косоглазыми энти хреновы бегунцы, а мы здесь рыщи по буреломам да завалам. По коням, товарищи бойцы! Поход окончен! Возвращаемся!

Часть вторая

1

Минуло с десяток лет. Сколько воды утекло и вернулось дождём ли, снегом ли, никто не считал. Подлунный мир бурлил, раскалывался на куски, перекраивался и вновь срастался с кровавыми швами в местах соприкосновенья. Планета набухала взаимными претензиями, а в мистических котлах преисподней закипало смрадное варево, которое, не дав ему остыть, зачерпывали в непроливаемые колбочки своими перепончатыми лапками с острыми мохнатыми коготками служки сатаны. Невидимо несясь со скоростью тьмы через городские канализационные коллекторы, бесы доставляли это варево в столицы, где молниеносно и безошибочно отыскав нужные головы, как правило, это были либо короли и президенты, либо премьер-министры, попадались и промышленные магнаты, через ушные раковины безболезненно впрыскивали дьявольский отвар в их державные мозги. Остатки зелья расплёскивались по головам менее значимым, но зато самозабвенно исполнительным и тщеславным до корней волос и мозолей на пятках. Назревала мировая война.

В тенистом сквере Таловского военного комиссариата группами, негромко переговариваясь между собой, стояли люди. За забором, на полянке у коновязи в ряд выстроилось несколько телег с нераспряжёнными разномастными конями, на них сюда, в военкомат, на призывной пункт были привезены из окрестных деревень и заимок молодые ребята, которым сегодня идти на службу в Красную армию. На въезде в ограду просигналили автомобили. Часовой на воротах выбежал из будки и поднял полосатый шлагбаум. Во двор въехали и, развернувшись на площади, встали десять порожних полуторок с лавками на бортовых кузовах. Из здания комиссариата вышел щеголеватый офицер с тремя шпалами в петлицах и зычным голосом скомандовал всем призывникам строиться. Владимир Антропов, вымахавший за эти годы в рослого парня, поочерёдно обнял постаревшую тётку Марфу и младшего брата, угловатого пятнадцатилетнего Валерку. После этого он схватил в охапку и прижал к себе трёх младших сестрёнок – Веру, Катюшу и Настеньку. Был конец мая, и сёстёр родня отправила погостить из Усть-Каменного в Талов к старшим братьям. Расцеловав зардевшихся сестрёнок, Владимир обратился к брату:

– Братка, ты остаёшься здесь, на гражданке, за старшего. Береги тётю Марфу, слушайся её во всём. Сестёр в обиду не давай. Отгостят, сам отвези в Усть-Каменное. Ну, и без послаблений – тренируй не только тело, но и волю. Я, как отслужу, тебе идти. Должен быть мне достойной сменой. Давай пять, брат!

И Владимир, крепко, по-мужски, пожал брату руку. Когда он выпустил смятую Валеркину ладонь, тот весело потряс рукой и сказал:

– Ничего, братка, к твоему возвращению со службы я накачаю мускулы, и тогда посмотрим, кто кого пережмёт.

Тётка Марфа обмакнула концом цветастого кашемирового платка уголки влажных глаз и тайком перекрестила уходящего к военкомату племянника. Как только прозвучала команда: «По машинам!», духовой оркестр заиграл марш «Прощание славянки», и призывники, разбившись на отделения, начали погрузку в полуторки через задние, откинутые борта.

Барханы, словно жёлтые песчаные волны, безмолвно наплывали со всех раскалённых сторон на горнострелковый полк, что вот уже третий день походным маршем двигался по древней, натоптанной еще блистательными фалангами Александра Великого, дороге по направлению из