Серенада для Нади. Забытая трагедия Второй мировой - Омер Зюльфю Ливанели

Он взял меня за плечи и посмотрел прямо в глаза:

– Да! Даже вы будете убивать, потому что у власти нет другого пути. Раньше это делали открыто, сейчас менее явно.

Он убрал руки и продолжил уже мягче:

– Вы будете убивать косвенно, станете причиной гибели людей. Однако ваше пребывание у власти будет зависеть от убийств. Возможно, в данный момент вы не способны на такое, но путь к власти трудный, длинный. Он меняет человека. Вы завершите его, только когда будете к ней готовы, когда нужным образом изменитесь.

Вдруг в голове промелькнуло: «Может быть, он прав».

– Я расскажу вам про шехзаде Селима и его брата Коркута. Они жили в Бурсе. После смерти их отца один из них должен был взойти на трон. Поскольку существовало правило, что новый султан приказывает убить своих братьев, возвышение одного означало убийство другого. Но кто станет султаном, было неизвестно. Поэтому они поклялись друг другу: тот, кто взойдет на трон, помилует брата. Наконец, пришел день, и султаном стал Селим[82].

– И что стало с Коркутом?

– А что могло с ним стать? Его убили. Тут не важны обещания, добрые намерения. Власть может обуздать лишь строгий контроль. Иначе сделайте правителем хоть святого, и он начнет убивать.

– Значит, главная роль выпадает не власти, а оппозиции?

Он улыбнулся, как учитель, довольный своей ученицей, и утвердительно кивнул.

Повлияла ли на нас атмосфера древности или еще что-нибудь, но с тех пор, как мы пришли на площадь Султанахмет, мы говорили о смерти. Я решила сменить тему:

– В 1204 году город разграбили крестоносцы.

– Верно. Главный удар по Константинополю нанесли не османы, а крестоносцы. Они вывезли все, что смогли найти.

– Даже квадригу в венецианскую базилику Сан-Марко привезли из Турции!

– И это верно. Вы изучали историю?

– Нет, литературу, но это общеизвестная информация, все знают. Даже в газетах пишут.

– На Западе об этом никто не знает!

– Да, даже о ваших временах мало кто знает.

– О каких временах?

– Когда в Турцию бежали крупнейшие ученые.

– Крупнейшие ученые?

– Да. Ройтер, Ноймарк, Хирш, Ауэрбах, Шпитцер, вы…

– Стойте-стойте! Это все мои товарищи. Откуда вы их знаете?

– Я умею читать, профессор, к тому же мне интересно.

– Вы читали их воспоминания?

– Частично, я только начала. Более того, я провела поиски в архиве университета.

– В архиве? Там хранятся их дела?

– Да, у каждого толстая папка, а вот самая тонкая – ваша, профессор.

– Почему?

– Все ваши документы забрала служба безопасности. Остались лишь две бумаги.

– Какие?

– Один документ о вашей депортации, а другой – о том, что ваше дело расследовал Скурла.

– Скурла?

– Да!

Профессор замолчал и погрузился в свои мысли.

– Поедем в отель, – сказал он наконец. – Мне многое нужно вам рассказать. Ночь будет долгой.

13

По дороге в отель я достала с переднего сидения футляр и протянула профессору:

– Ваша скрипка нашлась.

Сперва он обрадовался, но взяв в руки футляр, который был больше и грубее прежнего, сказал:

– Но это не моя скрипка!

– Не переживайте, футляр новый, а скрипка та же.

Максимилиан достал инструмент и увидел, что я говорю правду. Некоторое время он разглядывал скрипку с нежностью и тоской.

Я рассказала, как мы волокли профессора с берега и в суматохе взяли скрипку, но забыли футляр. О проделках Сулеймана я предпочла умолчать.

Он аккуратно прижал к себе инструмент.

– В тот день я и вас подверг опасности. Толком не помню, что тогда произошло.

– Профессор, ответьте, наконец, кто такая Надя?

– Расскажу, но при одном условии.

– Каком?

– Прекратите называть меня профессором. Говорите Максимилиан или коротко Макс.

– Мне тоже есть что вам рассказать, Макс.

Было странно его так называть. Я взглянула на профессора – он слегка улыбался, показывая, что ему приятно. Когда мы приехали к «Пера Палас», я сказала Ильясу, чтобы он не ждал. Разговор мог затянуться, и я в любом случае могла вызвать его по телефону.

В лобби и баре отеля было полно людей. В баре, который когда-то кишел шпионами, теперь сидели представители стамбульского высшего и среднего класса, которые не хотели ехать в отели американского типа и любили историческую обстановку, а также иностранцы, желавшие ощутить атмосферу Стамбула времен «Восточного экспресса».

По пути Макс предложил мне поужинать вместе, да я и заранее знала, что так будет. Мне надо было подождать, пока он сходит к себе в номер. Я протянула ему подарочный пакет:

– На память о Стамбуле!

Он удивился, покраснел и, поблагодарив, направился к лифту.

Ожидая его, я присела за круглый столик в баре, попросила официанта принести белый портвейн и найти для нас тихое место в ресторане. Я пила портвейн и предвкушала, что сейчас услышу всю историю. Наконец раскроется тайна, которая занимала меня целую неделю: я узнаю, кто такие Макс и Надя, почему мы ездили в Шиле, что значила та странная церемония, почему Максом так интересуются дипломаты сразу нескольких стран и почему его депортировали.

Размышляя об этом, я быстро допила свой портвейн и попросила у официанта еще. От двух бокалов, выпитых на голодный желудок в ожидании профессора, я слегка опьянела.

Когда Макс вошел в бар, многие оглянулись. Он был так хорош в своем сером пиджаке, белой рубашке и синем шейном платке, и сложно было поверить, что спустя полгода он окажется в могиле.

– Большое спасибо за ваш подарок, Майя. Прекрасная вещь. Буду все время носить в Бостоне и каждый раз вспоминать о вас.

Поскольку пришло время ужинать, он не захотел ничего пить, и мы прошли в ресторан. Там мы заняли дальний столик, где было относительно малолюдно.

Тем вечером в меню были и османские блюда. Мы заказали артишоки в оливковом масле, ножки ягненка с пюре из баклажанов и снова вино.

Я видела, что Макс напряжен. Ему было не по себе, словно он боялся того, что будет рассказывать. Это было естественно, ведь он собирался поделиться историей, которую много лет держал в тайне.

– В этот час неделю назад я не знала ни о вас, ни о ваших товарищах, – сказала я.

– Вам было спокойнее, конечно. Я доставил вам много хлопот.

– Нет, я рада. Вы открыли для меня новые горизонты.

Приподняв брови, он чуть наклонил голову: жест людей, которые с вами не согласны, но не хотят возражать.

Я улыбнулась и продолжила:

– В одной из статей, которые я читала, турецкий студент благодарил Гитлера.

Он удивленно взглянул на меня:

– За что?

– Он сказал: «Если бы не