Серенада для Нади. Забытая трагедия Второй мировой - Омер Зюльфю Ливанели

– Тогда ему очень повезло, ведь Ауэрбах действительно был великим ученым. Вы, конечно, читали его «Мимесис», который он написал в Стамбуле?

– К сожалению, нет, профессор, то есть, простите, Макс.

– Но вы же изучали литературу в том же университете. Как вы могли пропустить этот шедевр?

– Мне встречалось это название в последние дни, однако книга, к сожалению, не переведена на турецкий. Тогда я не обратила внимание, а сейчас в разговоре с вами я понимаю, насколько это странно.

– «Мимесис» входит в число основополагающих трудов в истории литературной критики и, как я уже сказал, был написан в Стамбуле, в вашем университете. Как только вернусь в Бостон, я отправлю вам книгу на английском.

– Она переведена?

– Конечно. О ней даже написаны книги. В Стамбуле Эрих получил приглашение из нескольких американских университетов. Последним местом его работы был Йель. А «Мимесис» был опубликован в 1953 году в Принстонском университете.

– Значит, американцы воспользовались ситуацией и всех вас перевезли к себе.

– Я приехал иным образом. Но теперь вам выпадает очень важное задание.

– Какое задание?

– Переведите «Мимесис» на турецкий – пусть он вернется туда, где был написан.

Надо признать, эта идея меня очень вдохновила. И в самом деле, это было бы прекрасно. Макс продолжал каждой своей фразой меня будоражить, вносить в мою унылую жизнь яркие краски и дух приключений.

– Да, было бы замечательно.

– Вы поймете, насколько это важное задание, когда прочтете книгу. Вот и возможность сослужить вашей стране историческую службу. Вы мне обещаете?

– Обещаю! Но что же делает эту книгу такой важной, Макс?

– Вкратце рассказать невозможно.

– Тогда расскажите подробно.

Он ласково улыбнулся.

– Дорогая сударыня, мы здесь с вами ужинаем или урок проводим?

– Чтобы сделать ужин еще приятнее, сударь, прошу поддержать интеллектуальную беседу, тем более вы завтра уезжаете.

– Ладно, только чтобы вам еще больше захотелось перевести книгу, я постараюсь коротко объяснить. Эрих Ауэрбах со своим коллегой Лео Шпитцером пытались систематизировать понятие Weltliteratur, то есть мировой литературы. На самом деле эту концепцию предложил еще Гёте. Будучи в том числе и философом, Гёте старался постичь не столько литературу отдельных цивилизаций, сколько мировую литературу, единую для всех. Поэтому он уже в преклонном возрасте изучал фарси и читал великих поэтов Персии: Хафиза, Саади, а также Мевляну Джелаладдина Руми – ваше общее достояние. Он также написал знаменитый West-östlicher Divan.

– То есть «Западно-восточный диван»?

– Да, точный перевод такой.

– Макс, а почему вы назвали Мевляну общим достоянием?

– Потому что он жил в Конье[83], однако писал на фарси. Если бы он писал по-турецки, то не снискал бы мировой славы. Смотрите, ваши великие поэты Юнус Эмре, шейх Галиб ни в чем не уступают персидским, однако они неизвестны за пределами Турции, а вот Омара Хайяма, Саади, Хафиза, Мевляну читают во всем мире. В этом сыграл свою роль персидский язык и, конечно же, Гёте.

– Пожалуй, вы правы. Я с такой точки зрения никогда не смотрела.

– Если смотреть с близкого расстояния, ничего не увидишь. В общем, Лео и Эрих пытались систематизировать понятие Weltliteratur. «Мимесис» – это обширное исследование от Пятикнижия Моисеева и Гомера, то есть двух основ-ных источников западной литературы, до Пруста и Вирджинии Вулф. Но оно все равно ограничено Западом: собственно, его полное название – «Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе».

– Погодите, я запуталась. Книга о мировой литературе, пишут ее в самом Стамбуле, а про восточную литературу забыли?

– Справедливости ради надо сказать, что книга все же посвящена литературе Запада. Эрих все время жаловался, что в Стамбуле ему не достает источников, он не мог найти нужные ему книги.

– Тогда я расскажу вам, Макс, восточную притчу о книгах. У нас такие притчи называют «месель». Вам знаком имам аль-Газали?[84]

– Конечно!

– Аль-Газали закончил обучение в Багдаде и возвращался с караваном в город Тус. Но по пути караван ограбили разбойники и отобрали все золото и серебро. У аль-Газали с собой была лишь одна сумка, и ее забрали. Все смирились со своей судьбой, однако аль-Газали принялся искать разбойников. После нескольких месяцев поисков он наконец нашел пещеру, где они прятались, и потребовал назад свою сумку. Караульные уже собирались убить этого безумца, но главарь разбойников услышал шум и спросил, что происходит. Ему ответили, что пришел какой-то сумасшедший и требует свою сумку. Главарь приказал привести к нему юношу и спросил:

– Сынок, мы отобрали имущество у всех, и никто слова не сказал. Что такого еще более ценного в твоей сумке, что ты подвергаешь свою жизнь опасности, придя сюда?

Аль-Газали ответил:

– Мое имущество ценнее всего, ведь в сумке записи моего багдадского учителя.

– Отдайте юноше его сумку, – приказал главарь, – накормите, и пусть идет.

Затем он повернулся к аль-Газали:

– Я возвращаю тебе твои записи, но, если хочешь стать ученым человеком, не забывай кое-что.

– Что?

– Если у тебя можно украсть знания, то у тебя их и нет.

Макс рассмеялся:

– Прекрасная притча. Итак, у нас западная книга и восточная притча. Это протест Востока против «Мимесиса»?

Я тоже засмеялась.

– Возможно. Если бы он в Стамбуле познакомился с богатыми восточными источниками, он бы, как Гёте, смог постичь Weltliteratur. Однако, как я понимаю, он работал исключительно с Westliteratur[85]. Но я все равно буду ждать от вас книгу и переведу ее.

– Вы могли бы поделиться своими мыслями в предисловии.

– Конечно!

– Я уверен, что и письма Эриха станут для вас важным документом, ведь в них он рассказывает о вашей стране, о первых годах Республики, об Ататюрке.

– А вы помните, что он говорил об Ататюрке? Потому что сейчас идут большие споры, не был ли он еще одним из диктаторов того времени.

– Ауэрбах точно отделяет его от современных ему диктаторов: он описывает Ататюрка как ироничного, умного и веселого человека, но в письмах к Вальтеру Беньямину[86] не одобряет поспешности, с которой молодая Республика стремилась покончить с исламом и старой культурой, изменить письменность и язык[87]. В своих письмах он упоминает «горький хлеб чужбины». Это отсылка к семнадцатой песни «Рая» в «Божественной комедии» Данте: «Ты будешь знать, как горестен устам чужой ломоть, как трудно на чужбине сходить и восходить по ступеням»[88].

– «Горький хлеб»?

– Да, рассказывая о своей жизни в Стамбуле, он проводит параллель с горьким хлебом, который ел пророк Иезекииль и народ израильский во времена Вавилонского плена. Один этот пример показывает, что широкое мировоззрение Ауэрбаха простиралось от Ветхого Завета до Данте, а от него – к своему