Между молотом и наковальней - Михаил Александрович Орлов

великий князь велел своему дяде Владимиру Андреевичу Серпуховскому, которого тогда называли Донским[95], со своим семнадцатилетним братом Юрием Дмитриевичем Звенигородским идти на Торжок, дав им московские, коломенские, звенигородские и дмитровские полки. Рать выступила по зимнику, намереваясь карать и грабить. Всех особенно привлекало последнее.

Зима для всех – пропащая пора, пригодная разве что для лежания на печи и зачатия детей в длинные темные ночи. Оттого-то осенью такой обильный урожай младенцев, которых называли листопадничками, то есть зачатыми по осени.

Торжок стоял на торговом пути и принадлежал совместно Новгородской республике и великому владимирскому князю. Отсюда товары с севера – из Германии, Швеции и Дании – переправлялись в Грецию и Персию, а ковры и пряности на Запад. Поход не предвещал большого кровопролития, потому воины бодро шагали в указанном им направлении. Воеводы же знали, что в Торжке находятся купеческие склады, где можно славно поживиться. Проведав о приближении москвичей, многие из жителей города, в свою очередь, благоразумно отъехали прочь. «К чему гусей дразнить?» – посчитали они.

Подойдя к Торжку, выбили бревном ворота. Оставшихся в городе «храбрецов», как водится, пограбили, в том числе москвичей, ибо половина города принадлежала Василию Дмитриевичу, но лес рубят – щепки летят. Правда, никого живота не лишили, и за то спасибо, а ведь могли бы!

В числе прочих застигнутых в Торжке оказалась Анна, выдававшая себя за псковитянку. Пользуясь успехом у противоположенного пола, она не опускалась до порока, хотя родилась в нем и иной жизни себе не представляла. Ее помощник утонул при переправе через какую-то безымянную речку на псковском рубеже, потому ей оставалось полагаться только на себя.

Проезжая по улице, тридцатидевятилетний герой Куликовской битвы Владимир Андреевич Серпуховской заприметил краем глаза симпатичную бабенку и, велев притормозить сани, крикнул ей шутя:

– Эй, красавица, садись ко мне, прокачу.

Недолго думая, она юркнула под медвежью шкуру в сани. Там уж ее с большим удовольствием потискал дядя великого князя. Ну а грудь с попкой у нее были хороши.

Владимир Андреевич любил свою жену Елену Ольгердовну, сестру польского короля, но не пропускал и прочих смазливых бабенок, встречавшихся и приглянувшихся ему, а таких попадалось немало. Из-за этого в княжеской семье случались скандалы и даже драки между супругами, но Владимир Андреевич не мог побороть в себе окаянную страсть к женскому телу, а может, и не пытался сделать сего. Да и к чему себя ломать, коли так хочется?

После Торжка московское войско захватило Волок Ламский с Вологдой, находившиеся также в совместном владении Москвы и Великого Новгорода. Казалось бы, пора остановиться, награбили достаточно… Однако нежданно-негаданно в Москву примчался гонец с известием, что, как только великокняжеская рать оставила Торжок, там начался мятеж. Доброхота и наместника Василия Дмитриевича, боярина Максима, выволокли из терема и подняли на вилы, как медведя-шатуна. Стерпеть такое невозможно, даже недопустимо. Пришлось развернуть полки и учинить в городе повторный розыск, на сей раз строгий.

При обсуждении этого княжеские советники так разгорячились, что у старика Даниила Феофановича, много служившего батюшке Дмитрию Ивановичу в разных краях по посольской части, случился удар. Дело житейское… Умирать так же естественно, как и жить.

Послали за архимандритом Спасской обители Севастьяном, дабы возвел умирающего в иноческий сан. Слова отречения от мира за батюшку, лишившегося дара речи, произнес его сын Иван. После чтения молитв, полагающихся при пострижении, архимандрит крестообразно срезал пряди седых волос с головы Даниила Феофановича и нарек его новым именем Демид. Отныне его жизнь началась сызнова. С принятием иночества с человека смывались все прежние грехи, накопившиеся за долгую жизнь, полную славного и скверного, а иной на Руси не бывает. Теперь перед престолом Всевышнего предстанет ангельски чистая душа не успевшего нагрешить.

Не дожив до восхода, боярин почил в час, когда старуха Смерть, обходя землю, собирает свою страшную жатву. Хоронили его в левом приделе храма Чуда святого архистратига Михаила в Чудовом монастыре, что свидетельствовало о признании заслуг усопшего.

Через день после похорон Василий Дмитриевич велел дьяку Внуку написать грамоту, а рынде Шишке доставить эту писанину Владимиру Андреевичу. Ознакомившись с ней, Серпуховской только чертыхнулся. Скорая встреча с семьей откладывалась.

В Торжке уже не осталось, что грабить. Это еще более злило, москвичи хватали людей прямо на улицах без разбора и тащили в застенок, а там разговор короток… Кто не откупался, того вздергивали на дыбу и били пареным в кипятке бычьим кнутом до тех пор, пока не сознавался или не испускал дух.

После очередной «славной победы» Владимир Андреевич устроил застолье. Пригласил на него и княжеского рынду Шишку. На пиру тот с изумлением узрел, как из-за занавеса выплыла вдова булочника из магдебургского Предзамья Анна с кубком. Глазам своим не поверил: «Уж не грезится ли мне сие? Откуда ей здесь взяться, или это дьявольское наваждение? Что это за охота у ведьм вмешиваться в людские дела, когда их никто не просит?»

Не глядя по сторонам и семеня, чтобы не расплескать содержимое кубка, женщина, поднесла его князю. Тот выпил, крякнул и при всех поцеловал молодицу в уста.

Расправа в Торжке потрясла Великий Новгород, когда туда докатилась весть о ней. Кликнули клич. Желающих поквитаться нашлось предостаточно, собралась «охочая рать». Тут же подняли цены на оружие и броню. Кому война мачеха, а кому мать родная. Так всегда: ратники льют кровушку, а торговый люд преумножает свои богатства.

– Постоим за Великий Новгород и Святую Софию! – хорохорились удальцы, доставая из сундуков отцовские кольчуги и точа дедовские мечи, зазубрины на которых остались еще от прежних битв, где яростно и беспощадно рубились их предки. Остервенение прежних витязей жило в легендах и крови их потомков.

Новгородские войска возглавили служивые князя: давнишний недруг Москвы Роман Юрьевич Литовский и Константин Иоаннович Белозерский. Отец и дед последнего пали на Куликовом поле, но сын не пожелал стать подручником Василия Дмитриевича и поступил на службу к Господину Великому Новгороду. Кроме того, в походе участвовали посадник Тимофей Юрьевич с воеводами Юрием Онцифоровичем, Василием Синицей, Тимофеем Ивановичем и Иваном Александровичем, прежде ходившими с ушкуйниками на Волгу. Люди бывалые, на пиру крепкие, а в бою свирепые и безжалостные.

Как только сошел лед, «охочая рать» с разных сторон вторглась в Ростовскую землю, некогда захваченную батюшкой нынешнего великого князя Дмитрием Ивановичем. Заодно взяли Кличен с Устюжной, а отдельные отряды двинулись на Устюг и Белозерск (Белоозеро).

Часто забывая, что на груди у них весят православные кресты, ратники сдирали со стен церквей иконы и забирали из ризниц иерейские одеяния