Лицом к лицу - Александр Николаевич Кутатели

хирург Евгений Мхеидзе. Он был назначен начальником госпиталя, открытого в Боржоме для Ахалцыхско-Ахалкалакского фронта. Братья случайно встретились на мосту. Разговаривая, они вышли на шоссе. Евгений был обеспокоен тем, что Корнелию, которого он все еще считал мальчиком, в ближайшие дни придется отправиться на фронт. Евгений с отеческой заботливостью просил брата быть осторожнее, беречь себя.

Вечер был прохладный. Братья шли по направлению к Ликани. Вдруг из двора большого двухэтажного дома послышалась солдатская песня: «В бой охотно тот идет, у кого лихой, горячий конь…»

Пели солдаты полка, направлявшегося в Ацкури.

У ворот дома Евгений и Корнелий увидели командира полка полковника Ревазишвили, его помощника капитана Джибо Макашвили и командира батареи капитана Алексидзе. «Все начальство здесь», — подумал Корнелий, отдавая честь офицерам. Джибо, пришедший в отчаяние после падения Батума и даже собравшийся бросить военную службу, отказался, по-видимому, от своего сгоряча принятого решения и направился на новый фронт. На цепи он держал красивого, длинношерстого лаверака.

— Это ваш полк, Джибо? — спросил Евгений.

— Да, — ответил тот и познакомил братьев Мхеидзе с полковником Ревазишвили — маленьким, тщедушным человеком с длинными усами.

Ревазишвили и Евгений Мхеидзе повели о чем-то разговор, а Джибо, подойдя ближе к Корнелию, посмотрел на него с лукавой улыбкой.

— А Вардо и Нино сердятся на тебя.

— За что? — смутился Корнелий.

— Уехал и не зашел попрощаться, — упрекнул его Джибо и снова улыбнулся: дескать, ведь для меня не секрет твой роман с Нино.

— Да… Не успел как-то… До самого отъезда был занят в казарме, а со станции уже не отпустили, — попытался оправдаться Корнелий.

Но тут в разговор неожиданно вмешался капитан Алексидзе.

— Не отпустили? — удивленно посмотрел он на Корнелия. — Кто же это вас не отпустил? Ну, Евгений, твой братец, оказывается, любит присочинить. — Евгений Мхеидзе и Алексидзе познакомились еще на Западном фронте, а с тех пор между ними установились дружеские отношения.

Корнелий сконфуженно посмотрел на капитана, потом опустил голову и стал гладить собаку.

— Ваш пес? — спросил он Джибо, чтобы замять неприятный разговор.

— Мой.

Все вдруг обратили внимание на собаку, стали ее разглядывать.

— Этот пес принадлежал великому князю, мне подарили его в Ликанском дворце, — объяснил Джибо. — Хочу послать его Эстатэ. Он очень обрадуется.

Поговорив о собаке и обсудив всесторонне ее достоинства, офицеры возвратились к разговору о войне.

— Нет, вы скажите, что это такое, действительно мы воюем или шутки шутим? — не скрывая своего возмущения, спрашивал Алексидзе полковника Ревазишвили. — Из Тифлиса меня отправили без снарядов, сказали, что получу здесь. А сегодня начальник снабжения фронта заявляет, что обеспечить меня снарядами не может, так как тот незначительный запас, которым он располагает, необходимо направить батареям Шавишвили и Капанадзе, уже прибывшим на фронт. Спрашивается, что же мне делать? Силой, что ли, добывать эти снаряды?..

Полк Ревазишвили на другой день выступал в Ахалцых. Батарея Шавишвили придавалась в помощь этому полку, и естественно, что полковник всячески старался защитить интересы части, которая находилась в его распоряжении.

— Вы лучше, капитан, не медлите и отправляйтесь сейчас же за снарядами в Тифлис, — посоветовал он Алексидзе. — Да рассчитайте время так, чтобы дня через три-четыре быть на фронте. Между нами говоря, — шепнул он на ухо своему собеседнику, — через неделю намечается наступление. То, что нам удастся захватить в Ахалцыхском и Ахалкалакском уездах теперь, очевидно, останется за нами. Иначе соглашение с турками, если оно будет достигнуто, окажется для нас унизительным, пагубным…

В правительственных кругах к Ревазишвили благоволили: его считали не только отличным командиром, но и талантливым писателем. Алексидзе решил не спорить с ним дальше насчет снарядов, а выехать скорее в Тифлис.

— А как мне быть с собакой? — забеспокоился Джибо и попросил Алексидзе: — Сандро, возьми с собой Корнелия, он отвезет собаку Эстатэ и с тобой же вернется обратно.

— Пусть едет, поможет мне, — согласился Алексидзе.

Он разрешил поехать на два дня в Тифлис также Сандро Хотивари и Петре Цхомелидзе.

3

Свое кратковременное пребывание в Тифлисе Корнелий рассчитывал провести так: сегодняшний вечер и весь завтрашний день побыть у Нино, а послезавтра с утра выполнить все дела и вечером выехать обратно в Боржом.

В течение всего пути он был очень предупредителен с пассажирами, много разговаривал, шутил.

Когда поезд подходил к Мцхету, Корнелию уже не сиделось в вагоне, он стал у окна.

«Какое счастье! Перед отъездом на фронт я попрощаюсь с Нино и признаюсь ей во всем. Если встреча наша ничем не будет омрачена, я приложу все силы, чтобы вернуться домой со славой героя».

Но патриотическое настроение Корнелия сразу же остыло, как только он очутился в Тифлисе. Всюду шатались толпы бездельников и пьяных. Назойливо лезли в уши циничные куплеты, оставшиеся от первых лет войны, вроде «Гоп, сестра…» и «Чики-чики, прапорщики…» Какие-то молодые люди орали во всю глотку и новую «злободневную» песню, только еще входившую в обиход улицы:

Турки наступают,

Взяли Караклис…

Потеряв надежду на лучшие дни, не видя выхода из создавшегося тупика, предавались кутежам и пьянству даже такие люди, которые в обычное время жили тихой, размеренной жизнью.

Город был переполнен спекулянтами, аферистами, ворами. Они без счета сорили в ресторанах, кафе, духанах деньгами, так называемыми бонами. Бездельничавшая молодежь, наряженная в офицерские галифе и френчи, пьянствовала, затевала драки, пускала в ход оружие. Люди, занимавшие в военных учреждениях теплые места, брали взятки за всевозможные «льготы» и «уступки», выдавали разрешения на получение со складов огромных партий амуниции и провианта для несуществующих воинских частей и формирований, торговали нарядами на железнодорожные вагоны.

Государственный аппарат, по существу, был развален, а одним патриотическим пылом и энтузиазмом людей нельзя было оказать сопротивление наступавшему врагу.

4

Навстречу Корнелию вышла вся семья Макашвили и соседка по квартире, немка Маргарита, высокая, стройная, красивая женщина с вьющимися волосами, золотистый цвет которых еще больше оттеняла темно-зеленая шаль, накинутая на полные, слегка покатые плечи. Муж ее, Шеманский, был скромным, ушедшим с головой в свое дело учителем гимназии. Но это не мешало его супруге вести беспечный, широкий, совершенно не по мужниному карману, образ жизни. Она очаровывала всех, в особенности мужчин, и своей красотой, и своей простотой, и умело наигранной наивностью, и звонким смехом, и пением «под Вяльцеву». У нее уже давно был роман с братом Эстатэ, Джибо, и это шокировало Вардо.

Подарок Джибо очень понравился Нино. Она погладила собаку по голове, нежно потрепала ее за уши. Пойнтер Ройя подошел к новой собаке, обнюхал ее, ткнул носом в морду, будто что-то шепнул ей, и, удовлетворенный