Далекий край. Первое открытие - Николай Павлович Задорнов

хотя бы на старости лет пожить как следует… Если бы ты, парень, был не дурак, то подобрал бы себе товарищей и пошел бы за добычей. Тебя все боялись бы. Ты бы грабил и таскал мне… Хунхузу и закон можно нарушить – на сестре жениться… Все равно хунхуз закон не признаёт.

– Я тебе все честно добуду, отдай только Одаку, – просил Чумбо. – Нарушения закона не будет. У нас с братом ружье есть. Могу тебе подарить. Русское ружье!

– У-у! Честно никогда ни черта не достанешь. Все уйдет. А ружья мне не надо, я его боюсь.

Под растянутую сетку, около которой сидели Самары, подлез седой, такой же черноногий, как Дохсо, дед Ичинга:

– Конечно, отдай ему девку. Человек подвиг делал. Пусть берет. Он умнее нас и сам все знает.

Дохсо почесал под косой. Дед Ичинга был один из самых старых Самаров. Его стоило послушать.

Другие старики вступились за Чумбо. Игтонгка стал ругать отца и грозился избить, если не отдаст сестру. Дядюшка наконец уступил.

– Вот твой жених, – сказал он дочери.

Дед Ичинга играл на железной подковке с языком. Одака выпила и разрумянилась. Чумбока топтался перед ней под дедово гуденье.

– Ладно! Присылай сватов! – восклицал дядюшка. – Отдадим за тебя…

Одака рассказывала, что Чумбока собирается построить новый дом на устье Горюна.

Дядюшка задумался:

– Да, ты хорошее место выбрал, если на устье Горюна хочешь дом построить. Две реки сходятся, и народу много ездит. Почти каждый день пройдет лодка.

Все стали хвалить Чумбоку и говорили Дохсо, что у него хороший будет зять. Старик готов был почувствовать себя счастливым, как вдруг какая-то неприятная мысль овладела им.

– Что ты, дядя? – ласково спросил Чумбо.

– Я всегда помню, что Игтонгка убежал, – печально ответил Дохсо, – теперь маньчжуры, где увидят меня, – убьют. Я всегда должен их бояться.

– Не бойся! – сказал Чумбо. – Я твой зять и всегда могу тебя защитить. Я же не боялся выстрелить в шамана. Я и их не побоюсь.

Он уже рассказывал про испытание Бичинги.

– Мы давно знаем, что Бичинга злодей и обманщик, – бормотал Ичинга.

Черноглазые большеголовые ребятишки жались к матерям, когда речь зашла про шамана. Особенно ругал его Кога, тот самый долговязый, остроголовый старик с бородой в три длинных седых волоска, который жил то в Бохоторе, то в Кондоне и который дал Чумбоке оморочку после его бегства от маньчжуров.

Между тем в стойбище пришла лодка. Приехали люди в рыжих шляпах.

– Кто это? – спросил Чумбо.

– Это лоча! – спокойно ответил Иренгену. – Наши знакомые. Не бойся их. Они на озере красное серебро моют… К нам ездят…

– Фомка приехал! – поднялся дядюшка Дохсо.

Гостей было двое. Из них сухой, русобородый и с длинным носом – русский. Тунгус Афоня тоже называл себя русским. Не раз еще в былые годы Фомка приходил с купцом из-за хребтов. Приносил топоры, кремни, а иногда и самодельные русские ружья. Проезжая по стойбищам, якуты и русские «пробовали пески» – брали пробы на золото.

На этот раз русские приехали в деревню за табаком. Они знали, что у гольдов водится славный табак…

Все кондонцы перебрались с песков к гостям, в тальники. Самары стали обсуждать, сколько дней пришлось бы потратить, если поехать на Амур купить табаку.

Золото было, а табаку не было. Фомка и его друг Афоня решили не пожалеть рубах, шапок и шляп, променять их на табак гилякам, не знавшим цены золоту.

– На Мангму за табаком ехать быстро можно, – говорил Кога, подсаживаясь к Фомке.

– Только не проедешь! – воскликнул Дохсо.

Фомка спросил, что же за беда.

Дядюшка Дохсо рассказал про набеги маньчжуров, про бегство Игтонгки и про притеснение грабителей.

Фомка покачал головой.

– Мы дадим табаку, маленько-то дадим, – сказал Чумбо.

Среди выигрышей у него был табак. Парень принес и отдал русским две связки.

– Боитесь каких-то бродяг, – сказал Афоня, принимая подарок. – Собрались бы да погнали их.

– А ты нам поможешь? – спросил Кога.

– Что, у вас самих силы, что ли, нет? Ружья есть…

Чумбо вспомнил, что когда-то такой же совет давал Алешка его отцу Ла. Чумбо хорошо помнил Алексея, как всегда помнят в тайге человека, который хотя бы раз проходил мимо. Алексей помог поймать лысого зверька, живущего чужой добычей, и сравнивал его с пришлыми грабителями. А главное – он сменял за юколу хорошее ружье, которое бьет метко.

– Напасть да всех побить, – как бы между прочим сказал, попыхивая трубкой, Афоня, занятый вырезыванием колка для весла.

– У-у! Как нападешь?

– Как нападешь? Подъехали на лодках и прямо набежали. Посечь их всех.

– А кто торговать будет?

– Мы торговать будем! – живо ответил Афоня.

Чумбо оглядел зеленую тихую реку, а за ней рыжие камни с вековыми кедрами по уступам и на вершинах… На этой стороне – берег, истоптанный поколениями Самаров дочерна.

«Тут корень рода Самаров! – думал Чумбо. – Вон какой амбар старый сгнил, повалился в лес, как пьяный! Кусты на его бревнах выросли – это еще дедушка, самый первый Самар Нана строил! В лесу в железных рубашках его кости валяются. От этого Нана пошли Нанэй – наш народ, люди, все мы. Во-он за рекой скалы, как жеребцы скачут по склонам сопки… Они у нас так и называются – скалы Жеребцы. На этом месте, когда Нана пришел, рыба в воде шелестела, как листья сухого дуба шелестят. Ему поэтому место понравилось. Зачем сюда чужих пускаем? А? Про каждый камень, про каждую речушку у Самаров сказка есть. А теперь сюда разбойники приходят. Дедушка наш род сюда привел не затем, чтобы тут нас грабили! Вон какие кедры стоят! Таких нигде нет!»

За табак Фомка подарил Чумбоке свою выцветшую шляпу.

– Вот шляпа! Теперь тебя не узнает никто! – сказал Дохсо, когда Чумбока надел на себя подарок.

– Чумбока, надень русскую рубаху!

– Теперь ты можешь в гьяссу ехать: тебя даже Сибун не узнает! Совсем ты другой человек стал.

– Приезжай ко мне в гости в низовья, – приглашал Фомка молодого гольда.

Афоня возил добытое золото якутским купцам, за хребты. Скоро он отправится в город лоча.

* * *

Поздно вечером табор засыпал. Чумбока и Одака сидели у костра. Дядюшка Дохсо где-то в стороне, в потемках, бранился со старухой.

…Вспоминаю тебя, сестричка,

Ханина-ранина, —

тихо и ласково, с восторженным повизгиванием, напевал Чумбо, —

Когда рыбку бью в реке,

Ха-а-нин-на-ран-ни-на!

Хотел бы я, чтобы

Сердечко твое,

Ханина-ранина,

Трепетало, как рыбка на остроге…

И, любуясь милой, Чумбо, поджав ноги, сидя подпрыгивал в такт песне.

Глава восьмая

Сампунка в Онда

В Онда пришла мачтовая сампунка. Река обмелела. Судно не смогло подойти к деревне и остановилось в отдалении от берега, на расстоянии чуть побольше выстрела из фитильного ружья.

В открытое окно Удога мрачно наблюдал, как рабочие-китайцы бросили якорь и, бегая по настилу, сворачивали соломенный парус, скрепленный длинными бамбуками. За спиной Удоги, на кане, позванивая талисманами и разными медными побрякушками, отгоняющими злых духов, Дюбака покачивала лубяную зыбку и что-то ласково бормотала дочке.

От сампунки отвалила лодка. В лачугу поспешно вошла гостившая в эти дни в Онда горбатая мать Дюбаки.

– Маньчжуры приехали! – со страхом сказала старуха.

Ойга с оханьем поднялась с кана. Ноги и поясница не давали ей покоя. Если бы не гостья, помогавшая ей, все хозяйство развалилось бы.

Дюбака, оставив младенца, подошла к двери.

Из всех домов выглядывали смуглые лица женщин, не решавшихся выйти на берег. Там толпились мужчины, кланяясь приезжим.

Приехал сам Дыген и оба его помощника: толстый маленький Сибун и высокий свирепый старик Тырс. С ними было двое маньчжуров и рабочие-китайцы, все без оружия.

Маньчжуры, высаживаясь в стойбищах, оставляли оружие на сампунке, а то были случаи, когда напуганные, отчаявшиеся местные жители все бросали и убегали в тайгу, и тогда пустели деревни и не с кого было брать меха, из-за которых совершались набеги.

Своих соболей у Удоги не было, и он