Химена. Верность и долг - Мария Тереса Леон

своё кровное родство с простыми женщинами из народа, жёнами Сидовых воинов, как и они, мужественно, стойко и кротко переносящая разлуку со всем, что ей дорого, не сетующая на своё одиночество, лишения и беды, чистотою, добром и силой духа одна поднимающая и воспитывающая детей, идущая со скромной и благородной готовностью на любые жертвы во имя любимого и святого дела, которому посвятил он свою жизнь, сама готовая отдать и труд свой, и жизнь свою за любимую родину, за то, чтоб была она свободна и покойна, чтоб жилось в ней широко и радостно таким вот простым людям, крепкими корнями связанным с родной землёй. Химена, такая, как многие, счастливая тем, что она — такая, как многие; Химена, чей удел терпеть, с достоинством, без слёз, без жалоб, и ждать любимого в своём гордом одиночестве, долгие годы ждать, ждать, ждать… Не так ли ждали своих мужей с поля битвы тысячи и тысячи женщин во время гражданской войны в Испании, не так ли ждали во время нашей Великой Отечественной войны? Образ Химены — женщины из народа, рождённый ещё безвестными певцами средневековья, распевающими по дорогам Испании романсы о Сиде, находит в книге современной испанской писательницы своё лирическое, поэтическое, тёплое воплощение. Мы видим Химену, неудержимо любящую жизнь, обожающую весёлую песню и задорную шутку, встречающую звонким смехом возвращение стад, радующуюся, как крестьянская девчонка; при виде милых своих овечек, с переполненным сердцем упивающуюся наивными и прекрасными обычаями народных празднеств:

«Здравствуйте, мои жесткошёрстые, милые вы мои! Вы пришли, не подав заранее весточки, как те, что возвращаются домой. Здравствуйте, мои курчавые, рыжие, коротконогие, круглоголовые… Да какие же вы пропылённые, перепачканные после долгих переходов по пустынным равнинам Кастилии в поисках пастбища… А уж в горле-то у вас пересохло, верно, по долгой дороге…»

Народные сцены, такие, как встреча стад, описание празднеств, беседы простых людей, — лучшие в книге, лучшие и самые современные, несмотря на архаичность описанных в них обычаев и целый ряд архаических выражений, встречающихся в них. Ибо они выражают характер испанского народа, те лучшие его качества, о которых говорил в предисловии к первой книге Марии Тересы Леон о Сиде Фёдор Кельин, — честность, прямоту, горячую любовь к родине…

«В Испании лучшее — это народ», — писал Антонио Мачадо. Книга Марии Тересы Леон «Химена» ещё раз подтверждает эту высокую мысль.

Инна Тынянова

ХИМЕНА

ГЛАВА I

Какую трапе́зу собрали

Для вас, наш Воитель Сид!

Над кровлями монастыря Сан-Педро де Карденья распускается цветок дыма, стелется по черепице и уплывает вверх в льдисто-холодную голубизну. Жаровни в монастырской кухне пышут жаром. Угас в воздухе пронзительный визг животных, принесённых в жертву на алтаре обильной трапезы, и большая, глубокая печь искрит и брызжет пряным запахом горящего дрока и можжевельника. Мальчики-служки, восторженно облизываясь, глядят, как ароматный жир каплет в бурно красные языки очага, стихающие, залиловев, по острым краям сучьев. Ах, если б в аду, конечно же расположенном под землёй города Бургоса, было так же тепло, как тут, в монастырской кухне, и создания холодной этой земли, продуваемой всеми ветрами, могли хоть там обогреться! Кто б отказался от такого наказанья за грехи свои? Во всяком случае, не мальчики-служки, которые, выходя из монастырских ворот на свет божий, чувствуют, как слова их превращаются в льдинки, а уши и носы краснеют, как томаты. Здесь все завидуют тем, которые служат на кухне, при больших котлах. Ну до чего ж повезло мальчишкам, что день-деньской проводят в душном тепле монастырской кухни под начальством отца Мундо, подавая ему разные там перцы и укропы для приправы!

Сегодня отец Мундо всё ворчит, повторяя как припев слова, вырвавшиеся у него утром, когда он впервые услышал новость: «Святой отец! Они у нас всё стадо поедят и свинарней закусят!» Но верный долгу, он покорно взял свой рог, звуку которого привыкли повиноваться пастухи на самых дальних пастбищах, и затрубил, тем повелев им ворочаться нынче раньше обычного из окрестных дубняков.

Необычное смятение царило нынче в монастырской кухне, ибо, для того чтоб накормить стольких воинов, приезжающих нынче, как о том сообщили повару-монаху, в монастырь, не хватало ни горшков, ни котлов, ни кастрюль, ни противней, ни вертелов, ни крюков. Монастырскому-то люду много ли нужно? А донья Химена, присланная на житьё в монастырь Сан-Педро де Карденья своим мужем, знаменитым рыцарем Сидом Воителем, впавшим в немилость короля Альфонсо VI и теперь, на своём пути в изгнание, собиравшимся посетить монастырь, довольствовалась малым — тетерева, дикие утки да зайцы. Детям же её и голубей хватало, тем более что малютку ещё не отняли от груди. Но нынче ждали самого отца — великого Сида. Он прибудет с великим голодом всех своих скитаний, голодом человека, отмеченного судьбою как в славе, так и в бедах, с великой жаждой правосудия и справедливости, умноженной на жажду всего долгого пути по пыльным дорогам, под чей-нибудь жаркий нашёпт о жестокости королей. А к этой жажде прибавится жажда шестидесяти воинов, составляющих дружину опального Сида, — шестидесяти храбрых рыцарей, с горлом, пересохшим от дорожной пыли и горячей скачки по золотым землям Кастилии. К тому же добрый монах никогда не выпускал из памяти и нищих, приносимых попутным ветром на запахи пира — незваных гостей, потчевать которых обязует милосердие божие.

Отец Мундо живёт как монарх в своей красавице кухне с внутренним двориком, задним двором и выходом в сад. В обоих дворах приносят в жертву трапезе несчастных коров и пекут большие хлебы в горячей золе. А в большой кухне — царство огня. Чтоб зажечь его, мальчики-служки тащат душистые сучья и поленья, а монах-повар указывает, какую когда разжигать жаровню. Через всю кухню протянута длинная жердь, где подвешены связками куры и крестом — козлята, а иногда и какая-нибудь дичь. На огне жарится на раскалённой решётке барашек — знаменитое яство здешних мест — и форели. Собаки бродят вкруг очага, привлечённые целым букетом вкусных запахов, и надо покрикивать: «Прочь, прочь!» — при каждой атаке их остреньких морд на лакомые струйки жира от жареного мяса. Но вот кто действительно наслаждается, так это монашек, приставленный пробовать, готово ли блюдо, ибо он всё ест да ест, всё пробует да пробует разные вкусности, — ну ровно в раю! Он ходит за отцом Мундо, став верной тенью главного монастырского повара, которому, из-за специальных обетов и постов, воспрещено — увы! — прикасаться ко всем этим чудесным изделиям собственного искусства. Впрочем, это