История с продолжением - Патти Каллахан

Второклассники шумели, воодушевленные концом учебного дня, убирали мелки в деревянные пеналы и складывали рисунки. Билли Маркмен проглотил еще один шарик пасты, решив, что я не заметила. Я подошла к нему, чтобы аккуратно отобрать у него тюбик, когда над головой затрещал разрядами статического электричества громкоговоритель.

– Миссис Харрингтон! Пожалуйста, зайдите в кабинет директора Александера, – произнес голос.

– Уф-ф! – воскликнула Джина, девчонка с косичками и в кружевном платьице. – Вы влипли.

Я улыбнулась девчушке и содрогнулась в притворном ужасе:

– Ой, страшно!

Класс засмеялся и начал скандировать:

– Миссис Харрингтон влипла!

Я дала распоряжение моей помощнице, застенчивой студентке, заканчивающей практику в начальной школе, присмотреть за классом последние несколько минут.

Озвучив свое каждодневное наставление «выражать внутренние чувства через искусство», я вышла из класса.

В кабинет директора я шла не спеша, наслаждаясь тишиной пустых коридоров, ароматом спагетти и мясных шариков, доносящимся из кафетерия, разглядывая картины столетней истории учеников школы «Блафтонские рыси», развешанные в рамочках на стенах.

Моя фотография, портрет веснушчатой третьеклассницы, висела слегка кособоко на стене славы, с подписью «Иллюстратор» на сверкающей бронзовой табличке. Маленькая восьмилетняя девочка, знавшая так мало, которую впереди ожидало столько боли. Я была рада быть самой собой теперь, вне зависимости от обстоятельств: развод, жизнь в родительском доме, неопределенное будущее, открывающееся впереди.

Конечно, меня не назвать образцовой домохозяйкой 1952 года, идеальной моделью для обложки журнала «Вуменс дэй». Я не ношу жемчуга и не хлопочу на кухне на высоких каблуках. Я не член родительского комитета или «Саппер-Клаба». Не щеголяю в модном платке на голове или в платье с вытачками по талии. Но здесь мой дом, и я его люблю. Если некоторые мамочки косо поглядывают на меня, когда я забираю Винни из школы или не беру приглашения на популярные вечеринки от «Таппервер», мне до них нет дела.

Все эти обстоятельства не важны для моей профессиональной деятельности, преподавательской и иллюстраторской, а я была счастлива заниматься и той и другой.

Я без стука открыла дверь в кабинет Джима и замерла как вкопанная.

В кабинете, где вечно воняло табаком, как в пепельнице, я увидела Винни.

Она стояла, опустив голову и почти уткнувшись подбородком в вырез голубого платья с оборками в виде корабликов по воротнику. Сжатые кулачки теребили подол.

– Винни?!

Услышав мой голос, она подняла взгляд. Маленькие розовые очки съехали набок, косящий левый глаз старался сфокусироваться на мне. Мгновение спустя она бросилась ко мне и зарылась лицом в мой фартук, очки слетели и упали на пол.

– Мамочка, прости.

– Что стряслось? – обратилась я к Джиму, подняв очки.

– Она спряталась в чулане с метлами, чтобы не идти домой с отцом.

– Но сегодня мой день, – сказала я, приподняв пальцем подбородок дочки, чтобы посмотреть на нее и надеть очки на заплаканные глаза. – Винни?

– Прости, мама, я запуталась. Думала, что сегодня пятница.

– Я преподаю по вторникам и четвергам. Ты ведь знаешь.

– Она до смерти перепугала учительницу, – заявил Джим, возвращаясь к положенному по должности авторитетному тону. – Мисс Перкинс решила, что потеряла Винни. – Он помедлил немного. – Послушай, нам стоит знать, если отец как-то обижает ее.

– Ничего подобного, – ответила я, распрямившись, чтобы выглядеть уверенной. – Просто Винни нравится быть со мной. Нат хороший человек.

– Мне не нравится карнавал, а папа сказал, что мы пойдем туда.

Джим замотал головой, хватая ртом воздух, как пойманная рыба.

– Ладно, маленькая мисс. Но прятаться от взрослых нельзя. – Он посмотрел на меня. – Они могут подумать, что ты сбежала.

Слова «как твоя бабушка» повисли несказанными. Даже двадцать пять лет спустя Блафтон не отошел от исчезновения моей матери. Несколько десятилетий – не такой уж большой срок для городка вроде нашего.

– Я поговорю с ней, – пообещала я, когда раздался школьный звонок, такой же дребезжащий, как в дни моего детства.

– Я рада, что сегодня четверг, и мне совестно, если я кого напугала. – Винни утерла слезы и вскинула голову, поглядев на Джима Александера.

Тот распахнул дверь, дав понять, что мы свободны.

Домой мы ехали в дружелюбном молчании. Винни примостилась рядом со мной на сиденье универсала и читала «Добываек»[1], уткнувшись носом в страницу.

Приехав, Винни бросила разрисованную ромашками сумочку для ланча на скамейке у парадной двери и умчалась играть в саду за домом. Я прошла в свою берлогу и увидела на дубовом кофейном столике номер «Блафтон газетт», раскрытый и свернутый посередине, чтобы бросался в глаза заголовок: «Местный иллюстратор получила медаль Калдекотта». Ах, как быстро опубликовали интервью Марго – прямо на следующий день.

Статью напечатали на одной полосе вместе с рекламой кафе «У Харви» и новой стиральной машины фирмы «Электролюкс», обещающей гарантированно облегчить домашний труд женщин. На фото я натянуто улыбалась и демонстрировала каре, которое носила, пока не оставила идею о модной стрижке.

Я пробежала глазами по строчкам, не желая читать о себе. Меня страшило увидеть то, что извлекла Марго из моей жизни и нашего разговора. Последние фразы гласили: «Судьба и предначертание – мы сами их творим. Мы выбираем из множества судеб».

Как нелепо прозвучали мои слова! Я сама-то хоть в них верю? Неужели я сама выбрала судьбу расти без матери? Если так, я была слишком маленькой, когда отослала маму прочь, и не понимала, что мой выбор разрушит наш мир.

В то изменившее все утро в 1927 году мне было восемь лет. Все началось, когда мама умчалась в свой рабочий кабинет, чтобы не упустить внезапно пришедшую к ней строчку. «Я хочу, чтобы небо раскололось» – вот эта строчка. Она произнесла ее вслух, чмокнула меня в возбуждении, охватывающем ее при сошествии верных слов, и выскочила за дверь.

– Скоро вернусь.

Такое случалось. Иногда она возвращалась спустя минуту, иногда спустя час, излив на бумагу нахлынувшее вдохновение. Ее внезапные исчезновения обескураживали, как удар грома среди ясного неба.

Дожидаясь ее возвращения, я сползла с дивана, улеглась на ковре и стала расставлять крошечных деревянных кукол вокруг домика, сделанного для меня папой. Мебель в домике была точной копией нашей настоящей.

Сигарета – мамина сигарета – покачивалась на краю голубой пепельницы, подаренной папой на день рождения в прошлом году. Маленькая стеклянная птичка сидела на краю пепельницы рядом с двумя изогнутыми выемками в чаше.

Погруженная в уменьшенную копию нашей жизни, я не замечала происходящего в большой и реальной ее версии, пока не уловила запах горящего ковра. Должно быть, я случайно сбросила сигарету с пепельницы, пока переползала на пол.

Огонь был живым. Потусторонним существом.

Пламя уже растекалось от основания журнального столика по