Братья вольности - Георгий Анатольевич Никулин

и сделает, а то уж попа выселили, а все мало места. Правда, и полиция разрослась. Надобно строить новое училище. Пусть господа владельцы для своего благодетельного престижа просветителей учредили во второй столице учебное заведение[17] и хлопочут, чтобы их пансиону дали права гимназии. Они — там, мы здесь.

— Построим, за нами дело не станет. Мы тоже — просветители! Ха! Ха! Ха! — загрохотал лошачьим басом Поздеев, ободряя себя и предвкушая, как он владельцев «подоит» и половину сметной суммы на постройку «денежка в денежку» из владетельского кошелька заморского изделия пересыплет в свою уральскую мошну. Это он умеет не хуже соседских управителей. В его карман всякое влезет.

Управляющий был доволен, что губернское начальство — этого Селастенника[18] плешивого — ему удалось обойти. Программу он увеличит и себя прославит в делах ловким и заботящимся о просвещении людей. Другой задумается, прежде чем с ним тягаться, ибо сказано в святых притчах: «…с ловкими не судись», что он, Поздеев, как раскольник[19], из православия принимает.

Старого и плохо разбирающегося в катехизисе отца Еосигнея сменил Матвеев, отец Георгий, молодой, с громким голосом и проворной жеребячьей рысью. Он рад был введению в программу катехизиса: учащиеся будут истинными христианами, а сам он получит дополнительную оплату, очень существенную для бедного попа.

V

Приводя в порядок бумаги, Степан обратил внимание на подпись управляющего поместьями графини Строгановой: кудри, кудри, но только не от характера черкнуты, а похоже на обводку — срисовано при остановках. И так и не так! Возникли сомнения. Почему подделка в бумагах хранилась? Ее давно бы изодрать и выбросить. И тут же догадался — хранилась под замком у приказчика: не возьмешь. Значит, приказчик не виноват, в плутовстве замешан другой.

«Владельцы могут начет сделать на Поздеева, — подумал Степан и тут же решил: — Ну и пусть!.. А может, Клопов виноват?»

— А ну кажи! — вырвал приказчик из рук заемно-обещательное письмо. Он сразу вспомнил, как Васька ему подал письмо, как он через Ваську приказал кладовщику отпустить.

Замахнулся Степан на Поздеева, а попал по Ваське. Пять возов хлеба увезено незнамо кем. Ведь за один мешок муки дают каторгу, а тут пять возов!

Ваську приволокли в контору. Следователи «спрашивали», как полагается, «до крови на облике», и тут же спохватились, испугались даже: «А не общий ли грех у Васьки с Поздеевым? Тоже поручись!»

Розыск остановили. Ваську взашей вытолкали за порог конторы, стали ждать главного: сведения были — по заводам едет.

Может, так подстроено было, что Степану в тот день, еще до расправы над Васькой, выпало идти на Губаху считать чугун, припасенный к сплаву. Ваську в контору еще не вызывали, Степан ранней ранью отправился с поручением.

Губахинская дорога лезла на кручу, а Степан бойко шагал. Много верст пути, но одет довольно легко. Сбоку сумка, в ней заветная книга — единственная, которую Петя в подарок прислал.

С гребня горы открылась заснеженная даль. Степан сшиб ногой снеговую шапку с пенька, сел, достал книгу про Куно Кибурга[20], бережно обернутую тряпицей. Здесь уж никто не мог помешать, он жадно читал, листая страницы стынущими пальцами, — дорвался.

Куно, сын рыцаря, казненного инквизицией, всех подбил на восстание. «Вот бы мне на место Куно, да еще меч-кладенец двуручный! Вот бы рубил насильников!»

Жарко разыгралось воображение, по шубейку пробивал ветер, пришлось убрать книгу, и, чтобы согреться, Степан побежал. Откуда ни возьмись на дорогу выскочил заяц. Степан гикнул, припустил во весь дух, но заяц мигом исчез.

«Зайцы зайцами, но и волки стаями ходят», — подумал Степан, подобрал дубинку по руке, сошел на лед реки и отправился по зимнику. Постоял Степан без шапки перед старым замшелым крестом, воздвигнутым на высоком берегу: «Тут, поди, и отец похоронен?..»

Пошагал дальше. По обрывам чудом лепились пихты. Чем темнее становилось, тем больше Степану виделось башен и разрушенных стен. За ними угадывались бесконечные подземелья, в которых, как известно по старым сказам, укрылся свободолюбивый древний народ. Он выйдет на помощь, когда настанет время драться за свободу. Нравилась ему эта легенда, и верил Степан, что сам дождется битвы.

В начавшейся круговерти Ваське некогда было одуматься. Днем допрос, а вот уже и вечер, а вот уже и темно, а Поздеев все едет.

Ночью без огня сидит Васька в избе, едва сдерживая неотвязную дрожь. Сначала клялся Степану шею свернуть, голову расколоть. Потом одумался — это все равно что на себя показать. Поймут, раз на Степана злобствует, значит, виноват. Нет, со свету он его, конечно, все равно сживет, дайте только самому от беды отвертеться. Но как отвертишься? Бежать? Так изловят, на аркане обратно приволокут. И мысли в башке как пупырышки по коже, от стужи которые.

Надеха понимала, что неминуемы плети и рудничная шахта. Ни к чему хозяйке не притронуться, совсем руки опустились: у печки рассыпана охапка дров, на шестке забыт чугун с холодной водой; на лавке кацавейка и платок, посуда на неприбранном столе.

Поздеев прискакал-таки. В конторе зажгли свечи. Одно окошко — на весь Кизел светлое пятнышко, но и оно, скорее, как «глаз наблюдающий», пугало жителей.

Все сочли, что пришел Ваське «концевой час» расплаты, но управитель вместо Васьки велел кликнуть Спирьку[21], местного рудознатца.

От печки тянуло теплом. Поздеев пригрелся, и только-только не мурлыкая, как кот, развалился на лавке. Грузный и громоздкий, смотрел на стоящего перед ним совсем тщедушного и седого Спирю.

— На ямке, где руду приметили, — сказал Поздеев Спире, — разработай дудку[22]. Поставишь человека: на такую «спешность» одного хватит. Остальным без оглядки рубить дорогу через ту ямку на Чёрмоз. Вникаю, отсюда прямая будет?

— Прямая, Иван Козьмич, — отозвался сухонький Сппря, переступив с ноги на ногу. — Только кому там на руду глаза завело? Нету.

— Из Чёрмоза сто человек добавлю, — властно продолжал Поздеев. — Руби, понятно, сначала пешую тропу. Ну чтобы телегам разъехаться, — ухмыльнулся Поздеев, — шириной семь сажен просечем. Маловажно, если коснешься владельческих дач Голицына и Строгановой: указ царский всем велит способствовать, когда новую руду открывают. Им лесу не жалеть! Ступай с богом!

Спиря вышел, надел шапку. И зимой скитаться без пристанища не впервой, и ходы-переходы горные известны, но самовольно сводить княжеские леса раньше не приходилось. Озадаченно почесал затылок. «Впереди незнамо чё, а замешкайся — запорют… Ладно, хозяева посылают, им и ответ держать», — успокоил себя Спиря и потуже затянулся опояской, на которой по-пермяцки висели огниво