Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1 - Жорж Тушар-Лафосс

– Это очень любезно для аббата, граф! отвечала госпожа Комбалле с лукавой улыбкой.

– Вантр сен-гри! как ругался мой знаменитый отец: – это значило бы дорого платить за жалкую пребенду[23], жертвуя ей любовью красавиц: да здравствуют пистоли доходов, но прочь все церемонии! Это дело того, кто исполняет за меня обязанности. Что касается меня, я читаю свой служебник в таких черных глазах, как ваши, и …щусь лишь в то время, когда встречаю суровую красавицу.

Разговор и. кончился на этом, ибо госпожа Комбалле попросила позволения удалиться в свой комнату. Дворяне занялись игрой в кости, в ожидании Монсье и великого настоятеля Вандома, в то время как слуги его высочества вместе с хозяйскими приступили к приготовлению завтрака.

В то время как заговорщики пребывали в заблуждении в замке Флёри, кардинал приехал в Фонтэнебло и прямо отправился в апартаменты Гастона. Последний, полагаясь на звание и отвагу своих дворян, ожидал в постели известия о важном событии, о котором должны были ему дать знать с нарочным. Каково же было удивление принца при виде входившего кардинала.

– Как, ваше высочество, сказал хитрый прелат смеясь и подходя к постели принца: – еще не вставали в шесть часов, в день такой важной охоты… Да ведь вы рискуете не найти зверя в логовище.

– А, это вы, господин кардинал, бормотал смущенный Гастон. – Да, я забыл, я хотел…

– Хорошо. Я вижу, вы хотели поспеть к развязке.

– Именно.

– Клянусь св. Губертом, сказал Ришельё, подлаживаясь под тон предмета: – так не делают хорошие охотники. Мне кажется, зверя выгнать труднее, нежели предполагали: видите ли, старый вепрь хитер и часто обманывает охотников.

– Я думаю, что в этом случае вы правы, отвечал Гастон, который старался прочесть в глазах его эминенции смысл последних слов.

– В самом деле, продолжал Ришельё более серьезно: – я могу немного быть недовольным, что вам неугодно было приказать мне приготовить для вас завтрак, – я угостил бы вас как мог. Но, по-видимому, вы желали быть на свободе, и потому я предоставлял мой дом в полное распоряжение вашего высочества: можете им располагать как заблагорассудится…

– Я думал сделать вам сюрприз, герцог; но от вас ничего не скроешь.

– Признаюсь, что это трудно.

– По крайней мере, я возьму вас с собой: вам необходимо участвовать в пиршестве.

– Я принужден буду извиниться, у короля сегодня совет; но во все время заседания не перестану думать о забаве, на которой не могу присутствовать. Впрочем, прибавил кардинал, снова переходя в шутливый тон: – это неудавшаяся охота, и я не рискую сказав, что лютый вепрь ускользает от вас.

И кардинал с развязностью и манерами, на которые он может быть один был способен в таких обстоятельствах, подал принцу рубашку и, поклонившись с улыбкой, поспешил открыть заседание, чтобы просить или скорее приказать примерное мщение.

Несколько дней прошло таким образом, что никто и не подозревал, что дело Флёри могло иметь последствия, ибо совещания по этому поводу были покрыты глубокой таинственностью. Заговорщикам было очень жаль упустить случай, который мог не повториться. Об этом часто толковали у королевы, и госпожа Шеврёз, хотя и не высказывала, но сильно сомневалась в скромности ветреного Шалэ. Она не раз пыталась вырвать у него признание в моменты, когда любовь обыкновенно бывает откровенна: но он ничего не хотел сказать и даже сердился за подозрение, которое, как он говорил, оскорбляло его совесть.

– Увы, друг мой, отвечала, смеясь, герцогиня: – ваша совесть хорошей конструкции, но это сосуд, который протекает.

Наконец, однажды утром разнеслась весть, что Вандомы были арестованы в постелях, по приказанию короля, и отвезены – один в Амбуаз, а другой в Венсенский лес. Поводом ареста двух незаконных братьев Людовика ХIII, понятно не была экспедиция Флёри, которая как направленная против подданного, не могла достаточно оправдать такой суровой меры. Кардинал был слишком хитер, чтобы прибегнуть к подобному средству: принцы обвинялись в том, что отсоветовали Монсье исполнять обязанности относительно его величества, т. е. это значило для сведущих людей, что они противились женитьбе молодого Гастона на ветреной Комбалле. Для придания большей силы обвинению, двор объявил, что великий приор вошел в преступные сношения в своей Бретни с Испанией и Англией: эти обвинения послужили даже поводом путешествия короля в Нант, чтобы раскрыть, как он говорил, поведение его незаконного брата или скорее – поддержать его арест ходом процесса.

Узнав об этих суровых мерах, Шалэ не мог долее выдержать: он стремился отомстить коварному кардиналу, который так зло пошутил своим мнимым милосердием, и признался у ног герцогини в своей ветрености, бывшей причиной несчастья арестованных принцев. Потом, вставь в страшном гневе, он сказал, что если бы даже ему было суждено погибнуть на эшафоте, он все-таки душой и телом пристанет к партии Монсье.

Партия эта, со времени ареста Вандомов, изменила свою цель: Гастон, оскорбленный дерзостью кардинала и боясь сам лишиться свободы, задумал покинуть Францию. Обыкновенные его советники, Пюилоран, Ларивьер, Рошфор и Кольё, убаюкивали его надеждами вступить в союз или с Испанией или с герцогом Лотарингским и возвратиться во главе армии, чтобы, вырвав скипетр из рук Ришельё, отдать его Людовику ХIII. Министру было известно это намерение, которое он считал благоприятным для своих видов. Действительно, он предполагал, с наступлением удобного времени, описать эту эмиграцию самыми мрачными красками в глазах легковерного государя, как обстоятельство, имевшее неизбежно повлечь за собой междоусобную войну. Стоило только возбудить живейший страх в душе короля, тогда было уже легко одержать победу над его отвращением к женитьбе Гастона, как более способного к произведению потомства; ибо ясно, что Гастон, вступив в брак, не стал бы думать о нарушении мира в государстве, которое должно перейти к его сыну, если бы только у него был сын. А так как у принца не было готовой невесты принцессы, а обстоятельства требовали его брака, то его эминенция снова мог предложить свою племянницу, на что король вероятно поспешит согласиться во избежание междоусобия, а Монсье женится охотно, чтобы избавиться от темницы. Но исполнение этого блистательного проекта, т. е. продолжение могущества Ришельё при Гастоне, Анна могла уничтожить своею беременностью. Поэтому необходимо было удалить эту государыню, которую кардинал ненавидел теперь от души, или если бы и не удалось довести нерешительного Людовика XIII до развода, то, по крайней мере, постараться заставить его разойтись безвозвратно с женой. Иначе незаконнорожденный принц мог увенчать успехом интриги герцогини Шеврёз, очевидно направленные к этой цели.

Заговор, стремившийся к