Женский портрет - Инна Григорьевна Иохвидович

– Я вроде и читала много и интересовалась историей Второй Мировой войны, но даже и не подозревала того, о чём вы говорите…

– Я ведь тоже раньше ничего этого не знала, – призналась Мина, – я только после войны родилась. Да вот пришлось! – она вздрогнула всем телом и закрыла лицо руками.

– Не надо, успокойтесь! – заторопилась девушка, почувствовав, что нарушила медицинскую этику и основной врачебный закон: «Не навреди!»

– Ведь «истребление», поначалу не физическое, началось ещё за несколько лет до войны. Действовали «они» по-разному – то законными методами, основываясь на Нюрнбергских декретах, а часто и без всяких юридических оснований, – упорствовала, рассказывая, Мина.

– Вам пора, – мягко напомнила девушка, – приём пищи и медикаментов.

Ещё через день встретились они вновь. Мина с лёгким упрёком сказала: «А я ещё вчера вас ждала!» Девушка еще не успела ничего ответить, как Мина заговорила снова.

– Если ещё до войны, то есть до сентября 1939 было плохо, то после её начала стало намного хуже! Гитлер ведь и войну развязал, чтобы «окончательно решить еврейский вопрос». Он понял, что в мирных условиях, ему не подвигнуть немецкое население на убийства! – об этом она сказала девушке очень тихо, словно доверила ей некую наиважнейшую тайну. – Положение евреев в самом Рейхе ухудшалось день ото дня. После 20 часов им было запрещено появляться на улице, в некоторые часы нельзя было пользоваться общественным транспортом… Как ни анекдотично прозвучит – на евреев перестали распространяться германские законы об охране труда. Я же видела «там», своими глазами, вы можете и не поверить, как сварщик работал без очков и рукавиц, только потому что был евреем!

Но самое жуткое случилось в сентябре: всех евреев, начиная с шестилетнего возраста, обязали носить шестиконечную звезду, чёрную, на жёлтом фоне с надписью «Юде» в центре её. Так произошло о к о н ч а т е л ь н о е отделение евреев от остального народа! Да что я вам говорю, об этом вы можете прочитать в любой книжке. Кстати, вы солженицынский «Архипелаг» читали?

– Нет, – покачала головой девушка, – уже невозможно читать про сталинские лагеря да про «большой террор». Нужно мазохистом быть, чтобы это читать!

Мина, как будто не услышала её, только задумчиво сказала:

– А я «Архипелаг» прочла в конце 70-х, в самиздате. Это не та книга, которую прочтёшь, отложишь и забудешь. С тех пор, как я ее прочла, никогда уже без содрогания не могла смотреть на большие фургоны с надписью «ХЛЕБ» – в таких перевозили зеков в сталинщину. Да и здесь многое бередит душу…

– Но Нюрнбергский процесс осудил нацистских преступников, – не очень убедительно сказала девушка.

– Знаю, – вяло откликнулась Мина, – правда, плохо представляю, как можно осудить организацию, пусть даже и карательную. То есть осудить её деятельность – это понятно. Но деятельность осуществлялась её членами, а ведь в СС было 900 000 человек?! А в СА больше полумиллиона. К тому же «окончательное решение» было бы невозможно, если бы не железные дороги. Подумайте, все гетто – у дороги, все лагеря, и среди них шесть лагерей «смерти» – тоже у железной дороги. Ведь существовали и специальные поезда – зондерцуги, и специальный персонал – зондерцуггруппе… А в Рейхсбане перевозками евреев занимались полмиллиона управленцев да 900 000 железнодорожных рабочих… И их, получается, по закону справедливости, осудить следовало?! Это ж сколько миллионов человек занимается лишь истреблением евреев, а считается, что весь народ ничего не знал о концлагерях?

– Но особа народа «царственна», она – «священна», не помню, кто из великих это сказал.

– Да, – согласилась с нею Мина, – только наверняка это было сказано ещё в том, прошлом, до Освенцима, мире.

На том они и распрощались. Девушка смотрела вслед своей подопечной, пока та не скрылась за дверьми своего корпуса.

Больше им встретиться не довелось, и девушка долго горевала об этой, встретившейся ей, необыкновенной женщине.

Мина Ароновна Нойман покончила с собой ночью в ванной комнате клиники, вскрыв себе вены. Судебно-медицинский эксперт установил, что умирала она долго, истекая кровью.

После неё осталась записка: «Ухожу, потому что невозможно выдерживать эту жизнь – что «там», что «здесь». Перефразируя можно сказать: «Всё течёт и ничего не меняется!» Взять хотя бы те же общежития – хаймы, они совсем уж и не отдалённо напоминают гетто! Ведь известно, что «окончательное решение» по Германии заключалось в том, чтобы выявить евреев, а потом их – сконцентрировать. И хаймы – это территории, на которых мы и сконцентрированы! Устала я быть в с е г д а «без вины виноватой»! Если кому будет интересно, может ознакомиться с моей перепиской с чиновниками Телекома, жилищного ведомства, жилищных же кооперативов, социаламта, арбайтсамта, различных фирм, устраивающих на принудработы… Все они, в одну душу, уверяют меня, что во всех моих бедах виновата я одна! Пусть будет так! Я должна быть последовательной и потому приношу себя в жертву. Пусть я буду последней еврейской жертвой, правда уж и не знаю какой Германии – то ли той, что называла себя тысячелетним Рейхом, то ли нынешней – гаранта европейских свобод?! Написано всё это мною при полном сознании и ясной памяти. Я полностью отдаю себе отчёт во всём, что делаю! Прощайте!»

Вместо подписи, подобно тому, как раньше безграмотные люди ставили «крест», внизу записки, написанной на клочке, с оборванными краями, бумаги, была проставлена шестиконечная звезда – звезда Давида.

Фрау Чернявски, студентка-медичка Тюбингенского университета взяла себе бумаги покойной, которые почему-то не понадобились полиции. Собственно, бумаг, как таковых, и не было, так, тоненький блокнотик, видимо, недавно и начатый, с исписанными всего двумя листочками.

На первом – крупным почерком Мины Нойман было написано:

«Только теперь до меня “дошёл” “Страх Исаака”. Это чувство жертвы, лежащей на жертвеннике. И мы все, весь от него произошедший народ, впитали в себя его жертвенность, его страх!»

На второй страничке было дописано:

«Евреи, в отличие от христиан, не верили, что дьявол может принимать человеческий облик. И всё же через тысячелетия на свет Божий явилось это исчадие, это отродье, этот бесноватый, этот Дьявол, чтобы принести себе эту жертву, коллективную жертву, жертву народа! А народ ведь не праведник, Иову подобный, он не борец, не беглец… Он – агнец!

Так и случилось, что была принесена эта жертва Всесожжения, которая полностью поднялась к небу – Холокост».

«Скорбный лист», или «История моей болезни»

«…немноги и злополучны были дни жизни моей…»

Бытие 47:9

«Потому что, все дни