Пушкин и Гончарова. Последняя любовь поэта - Татьяна Сергеевна Алексеева

— Ждут, — кивнула Саша. — Мы хотели играть с веерами. Я их хотела взять…

— Они тебя уже заждались, пойдем к ним, — поторопила дочь Наталья Николаевна и подошла к каминной полке, на которой лежали три старых, давно вышедших из моды китайских веера, отданных «на растерзание» младшим детям. Ее младшие дочери и племянница мужа любили играть с ними в «рауты», подражая матери и бывавшим у них в гостях дамам, и теперь Азя, зажав веера в руках, бегом бросилась к сестрам в диванную. Мать медленно пошла следом, опять погружаясь в свои обычные невеселые мысли. К тому времени, как она добралась до комнаты, где играло младшее поколение семьи Ланских, тем уже начали надоедать веера. Лиза и Соня были еще слишком малы, чтобы подолгу отдаваться какой-нибудь игре, и ходили по комнате со скучающим выражением лица. Их двоюродная сестра, тоже носившая имя Софья, была немного старше, и ей было не очень интересно играть с малышами. А кузены Паша и Петя и вовсе отделились от девочек с их веерами и о чем-то шептались в углу за диваном. Гувернантка Констанция, присматривавшая за всеми детьми, пока Натальи Николаевны не было рядом, сосредоточенно хмурилась: ей срочно надо было придумать, чем занять детей, пока они не начали шалить от скуки. Две другие няньки, Татьяна и Прасковья, сидели в креслах с вязаньем и делали вид, что трудности Констанции их не касаются. Видимо, подруги детства Натальи опять из-за чего-то не поладили с учительницей-немкой и обиделись на нее. С тех пор, как умевшая примирить всех домашних сестра Натальи Александра вышла замуж и уехала из дома Ланских, это случалось довольно часто.

Неожиданно взгляд семилетней Лизы упал на забытую возле кресла куклу, и она, потянув маленькую Соню за руку, заспешила к ней:

— Давай лучше играть, как наши куколки в парке гуляют!

Соня-младшая весело засмеялась и первой схватила куклу. К ним с Лизой тут же подбежала Соня-старшая со своей любимой куклой в руках. Лиза в первый момент обиженно насупилась, но Констанция, вовремя заметив это, поспешила сунуть девочке в руки другую куколку, предвосхитив возможный плач. В следующую минуту младшие дочери и племянница Натальи погрузились в новую игру, а их братья, подойдя поближе, стали наблюдать за этим действом, снисходительно посмеиваясь над девочками. Александра растерянно уставилась на них, все еще сжимая в руках потрепанный веер. Мать, видя, что старшая дочь тоже готова обидеться на непостоянство сестер, привстала с кресла и поманила ее к себе:

— Покажи мне, как ты веер держишь!

— Вот так! — Девочка прошлась перед мамой, обмахиваясь веером, и Наталья с серьезным видом кивнула:

— Да, все правильно, только попробуй еще легче двигать рукой и не сжимай его так сильно. Это ведь не птица, он никуда от тебя не улетит!

— Не птица! — вновь радостно засмеялась девочка. Мысль о том, что веер может вырваться у нее из рук и улететь, показалась ей очень забавной. А мать еще раз показала ей, как правильно держать этот важный предмет туалета, и, убедившись, что дочь верно копирует ее движения, вновь погладила ее по голове:

— Умница моя, у тебя превосходно все получается!

— А как вы этому научились, маменька? — спросила Азя с любопытством.

— Так же, как и ты, — объяснила Наталья Николаевна. — Когда я была маленькой, меня учила Нина, наша гувернантка. И твоя бабушка, конечно же.

Девочка удивленно захлопала глазами. Ей трудно было представить мать таким же ребенком, как она сама. А уж мысль о том, что когда-то давно мама так же, как теперь она, играла с веером, и вовсе не приходила Александре в голову.

— И вы тоже ездили на прогулки с веером? — спросила девочка со все возрастающим интересом. — И на балы ездили?

— Да, — с каким-то особенным выражением лица ответила Наталья Николаевна. Ее глаза стали еще более грустными, чем обычно, но в то же самое время она словно бы вспоминала о далеких днях своей юности как о чем-то приятном.

Но десятилетнему ребенку сложно было догадаться о такой необычной гамме чувств. К тому же маленькую Азю занимало в тот момент совсем другое.

— Вы бывали на балах? И танцевали?! — изумлению девочки не было предела.

— Танцевала, — эхом отозвалась Наталья Николаевна. — Много танцевала, когда была молодой.

— А почему же… почему вы сейчас не танцуете и никуда не ездите?

Ланская ответила не сразу. Она бросила быстрый взгляд на гувернантку и других детей, но те были поглощены игрой в куклы и болтовней и не прислушивались к ее разговору с Азей в углу гостиной. Александра ждала ответа, и Наталья видела, что отмолчаться или перевести разговор на какой-нибудь другой предмет у нее уже не получится. Конечно, она могла бы просто прекратить тяжелый разговор и велеть дочери не задавать неудобных вопросов, но это было бы последнее, что госпожа Ланская сделала бы при общении со своим ребенком. Так всегда поступала ее собственная мать, а Наталья Николаевна, еще до того как у нее родился первый ребенок, дала себе слово не брать с нее пример и воспитывать детей иначе.

— Так почему же вы больше не танцуете? — не отступала Азя. — Вам не нравится?

Наталья Николаевна поняла, что дольше тянуть с ответом не получится, и честно произнесла:

— Нет, милая, мне всегда очень нравилось танцевать. Но мне пришлось отказаться от балов, когда умер мой первый муж, папа Маши с Наташей и мальчиков.

Александра с самым серьезным видом кивнула головой. О том, что у ее старших братьев и сестер был другой отец, она знала уже давно. Родители иногда рассказывали ей и младшим девочкам о нем — но не слишком часто, потому что мать во время таких разговоров всегда становилась очень печальной и потом подолгу сидела где-нибудь в углу молча. Но Азя запомнила, что первый мамин муж писал книги, знала, что эти книги есть у них дома и что она сможет их прочитать, когда станет взрослой. А еще ее в свое время очень удивило, что даже самая старшая из сестер, Мария, не смогла рассказать о своем отце почти ничего интересного — по ее словам, когда он умер, она была слишком маленькой и поэтому плохо его помнила. Узнав об этом, Азя некоторое время боялась, что и ее отец может умереть. Да и мама тоже, хотя думать об этом было и вовсе невыносимо, и девочка изо всех