Шахерезада. Тысяча и одно воспоминание - Галина Козловская

Как хорошо, что мы наконец возвратили голос Гумилеву. Я не могу причислить его к моим самым любимым поэтам, но он был большим русским поэтом. Меня всегда удивляло, что люди не замечали его полной порабощенности экзотической поэтикой француза Леконта де Лилля. Редко когда в такой мере один художник так много подражает другому. Хотя я знаю другой случай, когда мой приятель Эрнст Неизвестный в своих графических иллюстрациях безбожно повторял множество иллюстраций Боттичелли к той же «Божественной Комедии» Данте. Вероятно, он про себя думал, что мало кто знает работы Боттичелли, и поэтому без зазрения совести повторял его. Кстати, не похож ли на Гумилева безымянный корсар, воспетый полузабытым испанцем Хосе Эспронседой:

Неся громоносные жерла, По двадцать на каждом борту, Широкие ветры морские Ловя в паруса на лету, Как чайка, летит бригантина, Чье имя «Отвага» гремит От вечно живого Марселя До вечной страны пирамид. Как в зеркало, смотрится в море, О чем-то мечтая, луна. Дитя серебра и лазури, Плывет под луною волна. На Азию смотрит Европа, Стамбул восстает сквозь туман. На палубу с песней выходит Бесстрашный корсар-капитан…

Я наконец на днях воплотила один давно меня преследовавший образ. Я на тарелке сделала композицию «Дух граната». Он получился, как я и хотела, – очень экзотичный, красивый, с некой тайной. Я всё на него смотрю, радуюсь, и у меня хорошее настроение. Много ли человеку надо? А помните у Хлебникова:

Мне мало надо! Краюшку хлеба и каплю молока. Да это небо, да эти облака!..

Обнимаю и жду Вашего приезда. Привет другу белых медведей[144].

Милая Танечка!

Перед тем как отправить Вам это письмо, хочу обратиться к Вам с двумя просьбами. Помимо розовой сирени привезите мне, если найдете в Москве, пару домашних тапочек, мягких и теплых, 38-го размера. Год тому назад мне привезла одна знакомая мягкие, отороченные мехом, очень удобные и хорошо мне послужившие. У меня больные ножки, я дурно хожу, и мне важно, чтобы им было мягко и тепло.

Вторая, вероятно, будет потрудней. Дело в том, что я совершенно разучилась готовить мясные блюда без приправы, в основном, югославской: Vega или Vegeta. Говорят, они стали редкостью и в Москве. Но если сможете, привезите несколько пачек. Больше ничего не надо.

Еще хочу подарить Вам одного очень хорошего человека – мою подругу Людмилу Григорьевну Чудову-Дельсон. Я уверена – она Вам понравится; хочу, чтобы и Вы понравились ей. Постарайтесь познакомиться с ней до своего отъезда. Правда, она летом почти не покидает свою дачу в Расторгуеве. Но всё же, вдруг до осени Вы ее поймаете.

P. S. Извините за ужасный почерк.

Галина Козловская – Татьяне Кузнецовой

9 сентября 1986

Милая Танечка!

Шлю Вам ориентиры, как добраться ко мне из аэропорта.

Таксисту Вы скажете, что надо ехать на ул. Усмана Юсупова к гостинице «Ленинград», оттуда надо проехать чуть дальше, к кафе «Полет», что будет на правой стороне (гостиница на левой стороне улицы). Прямо против кафе повернуть налево в Авиационный проезд. Ехать по нему до первого поворота налево (с левой стороны будет всего одно одноэтажное здание – поликлиника 84-го завода) и тут же налево будет Тупик 1, дом 1. На доме – мемориальная доска Алексея Федоровича.

Надо позвонить в калитку (звонок слева) и затем подойти к окну (оно низкое). И я Вам передам ключ от калитки.

Вот так мы с Вами и встретимся. Жду Вас, милая, с радостью.

Да, кстати вспомнила. Вдруг в каком-нибудь салоне будет продаваться какая-нибудь пластинка, напетая певцом Пласидо Доминго. А по-моему, в «Отелло» он должен быть великолепен.

Моя Людмила Григорьевна до 15 сентября будет ездить на пароходе Киев – Одесса – Киев. Если застанете ее – позвоните.

Мне жаль, что Вы не застанете уже отцветшие пахучие цветы. Может быть, будут еще анемоны и набирающие цвет хризантемы. Но всё равно сад тенист, и я его люблю.

Итак, всего доброго.

До скорой встречи.

Обнимаю –

Так приближался мой приезд в Ташкент. Владимир Брониславович Сосинский меня напутствовал: «Гордитесь, что Вам пишет такой человек. А если Вас приглашают в Ташкент, то немедленно берите самолет и летите туда. Только берегите голову от журавля – очень уж больно щиплется! Еще там есть еж, и они с Журушкой устраивают забавные потасовки».

21 сентября 1986 года я была у нее. Самолет прилетел около 19 часов по московскому времени. Я всё сделала так, как она писала мне в последнем письме. Нашла дом с мраморной мемориальной доской с позолоченной надписью, что здесь жил композитор А. Ф. Козловский (1905–1977). У калитки меня уже ждал Боря, их приемный сын. Домик оказался скромным, невысоким, но очень уютным, как будто забытым и оставленным от прошлого столетия доживать здесь свой век. Зеленая калитка открывалась прямо в рай – в большой тенистый сад с плодоносящими деревьями: грушами, яблонями, персиками, грецкими орехами, гранатами… В дальнем конце сада с каменной ограды свисали виноградные лозы, усыпанные гроздьями спелого винограда. Сад благоухал ароматами немыслимых цветов, были и грядки с зеленью и овощами, но уже не очень ухоженные. Кусты розовой сирени, привезенные мной от Мелик-Пашаевых, тоже были высажены на указанное место. Посреди сада находился небольшой водоем, наполнявшийся водой из шланга, и назывался он почему-то «хаос»[145].

Журка по имени Гопи, заочно знакомый мне, от которого я получила в письме только перышко, теперь крутился передо мной, танцевал, курлыкал и тряс от радости всеми своими перьями. Эта загадочная, совсем ручная птица, спасенная когда-то от гибели и выхоженная хозяйкой, сопровождала потом все часы моего пребывания в этом удивительном доме. Иногда наведывался и ежик, о котором мне говорил Сосинский, для него в комнате всегда ставилось блюдце с молоком.

Вечером мы сидели на террасе, пили чай и разговаривали. На столе чего только не было – виноград, дыни, груши, сливы! И на следующий день – мы весь день проговорили. Почти каждый вечер перед сном я кое-что записывала в свой дневник, ведь каждый разговор с Галиной Лонгиновной был для меня по тем временам откровением.

Она вспоминала о том, как Ахматова переживала за Мура, сына Марины Цветаевой, рассказывала ей, что он у кого-то здесь стащил часы, продал их, чтобы добыть немного денег. Он голодал тогда в Ташкенте, и Анна Андреевна его подкармливала, помогала материально. Мур учился здесь в школе, ему было очень одиноко и бесприютно в Ташкенте. Теперь дневники Мура опубликованы[146], это всё стало известно, а тогда эти факты, как и многие другие, были покрыто тайной. Галина Лонгиновна, знавшая намного больше, чем все мы, на многое открывала мне глаза. Она была со мной предельно откровенна, очевидно, я успела заслужить ее доверие.